– Да так. Детство вспомнил. Вы ж всегда с мамой грызлись. Ты вечно боролся с ее контролем, отстаивал свой личный, авторский хаос.
– Да? Не помню.
– Было-было. Она рассказывала, как ты в четыре года ей назло пытался утонуть в бассейне, потому что она заставляла тебя ходить на плавание, а ты не хотел.
Петро покачал головой:
– Это неправда. Я не назло пытался утонуть, я действительно чуть не утонул. Это она тебе сказала, что я «назло»?
Дверь балкона открылась – Ольга:
– Хотела напомнить, что у тебя есть сын, и он спит. А ты тут орешь.
– Прости, Оль, – вздохнул Петро и показал в небо. – Просто эта дурацкая туча хочет испортить мне день рож… – Но Оля уже захлопнула дверь.
Минуту мы молча стояли, вскинув головы, как два сумасшедших уфолога в ожидании инопланетного вторжения. Туча продолжала наползать на звездное небо – это выглядело тоскливо, Петро бормотал в адрес тучи проклятия, желал ей выйти замуж за алкоголика.
– Или еще та история с конструктором, – сказал я.
– А что с ним? – спросил он, не отрывая взгляда от тучи.
– Ты кидался детальками конструктора в корзину для мусора – это была твоя игра «конструктор-бол». Мама наказала тебя, сказала, что конструктор нужен для того, чтобы собирать из него модели, создавать что-то новое, а не бросаться им в ведра. В итоге ты ссыпал весь конструктор в мусорное ведро и сказал: «Вот, держи, я собрал модель мусора».
На этот раз он захохотал, сделал еще глоток вина, шмыгнул носом.
– Боже, как холодно. Всего минус пять, почему так холодно? – Посмотрел на меня. – Совершенно не помню этого. Мне казалось, я был очень послушный и тихий ребенок.
Я покачал головой. Лицо замерзло, онемело, я растирал щеки ладонями. Хотелось вернуться в теплую квартиру, но я стоял здесь – мне было плевать на звездопад, я стоял тут из солидарности с братом, он так обрадовался, когда узнал, что в ночь на его день рождения случится «крайне редкое природное явление», а теперь эта туча – наползала не только на небо, но и на его личный праздник.
– Может, и послушный, – сказал я. – Но тихий – точно нет. Когда покушались на твой личный хаос – ты включал Уильяма Уоллеса. В любом случае теперь я понимаю, откуда она взялась.
– Кто – «она»? – Снова не глядя на меня. Стоит, смотрит вверх. А я смотрю на него, и мне обидно, дико обидно осознавать, что он не только не гордится мной, но и вообще считает мою работу вредной.
– Эта твоя метафора. В которой государство – это дура-мать, приковавшая сына к батарее во имя «его же блага». Это даже как-то забавно, если подумать. Но я ведь не об этом: только подумай, наши алгоритмы могут по фотографии поставить диагноз, определить психическое состояние – увидеть психопата до того, как он что-то совершит; обнаружить террориста до того, как он успеет собрать бомбу, отследить его, отталкиваясь от списка его покупок в аптеке; это новый уровень мышления; новый уровень безопасности. Лицо человека, – я ткнул пальцем ему в нос, – на нем все написано: счастье, агрессия, интеллект. Если мы правильно настроим свои алгоритмы, мы сможем предотвращать самоубийства, теракты, сможем диагностировать депрессию на ранней стадии, понимаешь? Я говорю о прорыве.