Я обосновался за его спиной и полпути проделал, перешагивая через тела неумерших, пронзенных копьем или глядящих на мир затылком.
Сизифу оказалось достаточно одного взгляда: он безмолвно сдал ключи от подвала. Робким шепотом пригласил было Шлемоблещущего Ареса разделить трапезу – тот расплылся в кровожадной улыбке.
– Поминальную готовишь, сын Эола? Это правильно. Тебе ведь там уже и место подготовили – царское…
И двинул в подвал – посланцем божественного гнева.
Хмыкнул, отшвырнув ключи в сторону, и с видимым наслаждением выдрал дверь из дверного проема.
– Радуйся, Убийца! Отдых твой кончился, пора приниматься за работу.
Танат открыл глаза, сверкнувшие голодным огнем.
– Радуюсь, Эниалий, – просвистел он.
Цепи удары Неистового выдержали с достоинством. Только когда он, хакнув от натуги, выдернул из потолка и стен крюки – цепи соскользнули, прозвенели звеньями, разлеглись корявыми змеями по всему подвалу. Танат спрыгнул на пол, даже не думая потереть запястья или размять конечности.
Лицо у Убийцы было серее окружающих стен, но каким-то чудом он не рвался за мечом, хотя мучения жажды давно уже должны были стать нестерпимыми.
– Боги послали тебя, Эниалий, – отрывисто и ровно сорвалось с губ. – Однажды я оплачу долг.
Арес смотрел брезгливо, не стараясь этого скрыть. Об их неравенстве – бог и чудовище – говорила даже поза Эниалия: нарочито величавая, с развернутыми плечами и гордо вскинутой головой.
Голос его звучал – скрежетом окровавленной бронзы.
– От таких, как ты, мне ничего не нужно. Плати тому, кто меня послал – твоему Владыке. Я только его посланник: он побрезговал сам явиться за таким слугой. Правильно сделал.
Война презрительно отвернулась от смерти и покинула подвал. Клянусь всеми реками моего мира, Арес еще ответит мне за злорадный смешок перед самым уходом…
Снял шлем – к чему скрываться теперь? Он и так смотрел в мою сторону, словно знал, что я там появлюсь.
Насмешливое цоканье языком долетело из-за спины – молчи, Ананка. Я знаю. Ты была права, а я гнался не за тем…
Ты сказала: у Владыки не может быть любви, только жена или любовница.
Я осознал это, когда Персефона бросила мне в лицо: «Не хочу от тебя детей».
Ты сказала: у Владыки не бывает друзей. Только подданные или враги.
Я осознаю это теперь, глядя в лицо моему бывшему другу.
Единственному другу.
В его ничего не выражающие глаза.
Молчи, Ананка. Ты была права с самого начала – и потому молчи, чтобы я сам мог назвать себя дураком.
Танат перевел взгляд на дверной проем, в котором скрылся Арес. На секунду у Убийцы мелькнуло в глазах что-то – отголосок? Тень незаданного вопроса?