другие — что вся эта мудрость есть опасная смесь божьих дел с человеческими, христианства с язычеством, света с тьмой...
Идея Пансофии привлекает внимание и знаменитого философа Декарта.[101] Прочитав «Предвестник Пансофии», он дает всестороннюю оценку этому наброску, а вместе с тем — таланту и личности автора. Декарт заявляет, что Коменский является «человеком сильного ума и большой идеи и, сверх того, обнаруживает благородную ревностность к общественному благу». Ученый считает, что «Коменский мог бы разрешить проблему, которую изложил, лучше, чем кто-либо другой; только образцы, которые он представил, недостаточны, чтобы подать большую надежду». Да, у Декарта есть свои критические замечания, и они существенны. Он, например, сомневается, «чтобы только в одной книге можно было изложить все знания в целом», он сомневается также, что Коменский изображает какую-то универсальную науку, к которой склонны и которую были бы в состоянии усвоить школьники в возрасте до двадцати четырех лет. Декарт не одобряет далее намерения автора «соединить религию и истины откровения со знаниями, которые добавляются естественным разумом».
В конце письма Декарт говорит, что «его (Коменского. — С. С.) намерения обнаруживают столько хорошего, что, если даже ему что-либо еще недостает, он не лишается права на высокое уважение».
Несомненно, несогласие Декарта с Коменским по некоторым важным пунктам объясняется различием в складе мышления, во взгляде на мир. Возможно, не последнюю роль сыграла здесь неполнота изложения идеи Пансофии. Поспешность издания, как и предполагал Коменский, оборачивалась лишними упреками. Но как бы то ни было, плодотворность многих мыслей Коменского признавал и сам Декарт, и другие философы и ученые.
Гартлиб торжествует. Он не ошибся в оценке сочинения Коменского, в его личности! Безусловно, Ян Амос должен стать во главе великого дела создания Пансофии международной коллегией ученых. С присущей ему энергией Гартлиб принимается за осуществление своего плана. Ведь только английский парламент правомочен принять решение об организации ученой коллегии для разработки Пансофии под руководством Коменского. Гартлиб не жалеет на хлопоты ни сил, ни времени. Он убеждает влиятельных друзей в парламенте, обращается за помощью к известным ученым, к общественному мнению.
Между тем громкий успех Пансофии вызывает оппозицию в среде чешских братьев. В адрес Коменского раздаются обвинения в том, что он способствует расширению кальвинизма, что ради своей Пансофии он отступает от канонов веры. Находятся люди, не брезгающие оскорблениями и клеветой. С болью и горечью Ян Амос выслушивает обвинения. Порой он видит, как некоторые люди при встрече с ним опускают глаза, порой ощущает за своей спиной шепоток. Он упорно защищается. «Я хочу сплотить людей единством знания, — повторяет он, — способствовать их просвещению». Глухота тех, к кому он обращается, причиняет ему страдания. По ночам он не может уснуть — тяжелые мысли не дают покоя. Судьба всегда была к нему сурова, но он преодолевал себя и не сгибался, чтобы продолжать борьбу во имя общего дела, ради гонимых братьев. Он всегда чувствовал себя частицей общины. Ему верили, на него надеялись, и это давало ему силы, чтобы продолжать жить, даже тогда, когда отчаяние хватало за горло. И вот теперь...