Нэла кивнула Кузнецову и отвернулась. Но отворачиваться вообще-то было некуда – он сел ровно напротив нее, и надо было бы старательно вертеть головой, чтобы не встречать его взгляд.
Корги, запрыгнув на соседний с хозяином стул, стала с таким доброжелательным вниманием разглядывать Нэлу, что та невольно улыбнулась.
– Это Лиззи, – представил Кузнецов. – В честь королевы Елизаветы Второй.
Все стали восхищаться Лиззи, и вышло, что общее внимание, почти заискивающее, уделяется именно ей. Хотя неизвестно, привлекла бы такое внимание другая, не кузнецовская собачка, да и пустили бы сюда другую собачку вообще.
– Ну, рассказывайте, что интересного происходит в культурной жизни столицы! – весело предложил Кузнецов.
На этот раз он обратился ко всем одновременно, и одновременно же все включились в разговор, вернее, повторили для него то, о чем только что шла речь: спектакль по голливудскому сценарию, новый фильм Кончаловского, Аллочкин журнал… О пальто из Сохо и о перекладывании плитки, правда, говорить не стали.
Кузнецов заказал облепиховый чай, для Лиззи поставили на пол миску с водой, она выпила немного, потом снова взобралась на стул и завертела головой с таким живым интересом, словно принимала участие в разговоре.
– Умнейшее существо, – видя общее внимание к корги, сказал Кузнецов. – На выставки на историческую родину летает, медали берет.
– Олимпийский резерв! – засмеялся Андрей.
– Для олимпиады по программированию тогда уж, – ответил Кузнецов. – Интеллект соответствует. А если лапу ей краской намазать, картину нарисует не хуже любого концептуалиста. Даже лучше. В Нью-Йорке можно будет продать. Правда, Нэла? – спросил он.
Досада от недавнего глупого спора уже прошла, и Нэла улыбнулась.
– Если куратора ей хорошего найти, то можно попробовать, – ответила она.
Как ни старались все сохранить беспечный тон, с появлением Кузнецова обстановка перестала быть непринужденной. С ним старательно общались, перед ним заискивали, но никто не считал его своим, это чувствовалось. Общий разговор затухал, несколько человек выпивали на посошок, двое уже поднялись, чтобы уйти.
«Мы с ним оба оказались чужими за этим столом, – вдруг поняла Нэла. – Хотя между нами нет ничего общего. Как странно!»
Проститься со всеми сейчас было очень кстати, что она и сделала.
Рождественский бульвар был ярко освещен, лампочки сверкали на деревьях, превращая осенние листья в чистое золото, а туман вокруг каждой такой лампочки – в золотые же шары. От этого казалось, что идет какой-то нескончаемый праздник, и хотелось его во мгле, которая уже накрывала Москву, чтобы длиться всю осень и всю зиму, а может, и всю весну.