Надо понимать.
Автобус не ехал и не ехал. Яков остановил полуторку и попросился.
Шофер нас довез до поворота на Стахановскую и сказал, чтоб мы вылазили, потому что шоферу сильно воняет. Когда мы вылазили, шофер спросил, что у нас воняло. Яков показал шоферу банку в сетке.
Шофер плюнул и сказал:
— От жиды!
До моего дома было совсем скоро, так повернуть и в горку. Я подумала, что у меня ж Ленин и надо Якова предупредить.
Я сказала:
— Яков, вы не волнуйтесь! У меня дома Ленин. Мне одна знакомая принесла с кладбища. У Ленина нету руки, а так все-все есть.
Яков мотнул головой вперед и не спросил дальше.
Я подумала, что получилось удачно. Яков мне доверился своей дурнёй, а я ему — не дурнёй.
Яков зашел в мой дом первый.
Я сразу кинулась топить печку.
А Яков пошел до Ленина. Поздоровался и сел за стол.
Обдергайку Яков с себя снял, а шапку не снял.
Я сделала замечание.
Яков мне заперечил:
— У евреев шапку в хате не снимают. Меня обучаешь, а у самой дед в картузе в хате! И ничего ему!
— Яков, вы слово если говорите, так думайте какое! Вы ж сейчас про Ленина!
— Чтоб ты знала — про Ленина, это если он с людями и с салютом всех пионеров. А если в хате, тем более с кладовища принесенный, — это дед и больше никто. Деееед! Щитай, что это мой дед Нисл. И картуз, и на лицо… И борода у него такая была, только больше… Дед утречком подыыымется, намооооется, рушничком выыытрется и давай в уголку Тору читать. И так читает, что не оторвешь! Дак и не оторвали ж! Он же ж Тору читал и когда немец пришел. У двери зашел и говорит: «Выходь, жиды, на площу!» То есть не немец сказал, а Павло Смаль — сосед наш, хороший был раньше, печку нам перекладывал, а потом пришел с немцем и говорит: «Выходь, жиды, на площу!» А дед не желает выходить, он желает Тору читать и читать. Конечно, Смаль по-соседскому вынес деда — разом с книжкой. Рассказывал, с книжкой и застрелили, то есть через книжку — чтоб и то, и то на веки веков. Рассказывал, что…
Я думала, что Якову сделается плохо — такое вспоминать про родного человека. А как остановишь?
Фросю я всегда останавливала, когда Фрося заводила песню про как убивали евреев. Фрося такое рассказывала, чтоб я говорила спасибо маме Тамаре за свое спасение. Я Фросю останавливала, а Фрося потом заводила с нового.
Допустим, я хотела сказать Фросе, что мама Тамара спасала меня не для меня, а для себя, что это разница. Что если б мама Тамара меня не спасала, а отдала фашисту, тогда б Тамара сама стала фашист, и Фрося тоже б стала фашист.
Я Фросе ничего не сказала. Я подумала, что, может, еще скажу в нужную секундочку жизни. Скажу хоть органам, что Фрося меня хотела отдать фашисту, а мама Тамара меня спасала.