Да.
Потом я подумала, что получается, что я б тогда про себя как про еврейку в чужой семье сама заявила.
Потом я подумала, что вроде ж органы про меня уже все-все знают через Фросю.
Потом я подумала, что, может, органы не знают?
Оно ж, когда органы кто про что знают, это одно, а когда органы не………………
У меня перепуталось, про что это Фрося пришла в органы или органы пришли с вопросом про меня до Фроси?
А зачем бы органы пришли, когда еще ничего не знали?
Пускай.
Чтоб перебить у Якова настроение, я спросила:
— А кто ж вам рассказывал? Деда ж вашего уже убили…
— Дурная ты, хоть и еврейка. И не кривись! Не кривись! Еврейка! Жидовка — по-ихнему! Тебе ж и шофер сказал! Люди кровь видят!
— Хватит, Яков! У меня, чтоб вы знали, ничего еврейского нету.
— Ага. Нету. В бумажках, может, у тебя и нету. А кровь у тебя в руках-ногах еврейская. Чтоб ты знала, в голове у тебя кровь тоже такая же!
Я молчала, чтоб не стало еще хуже, чем уже стало хуже.
— Ану скажи с головы по-еврейскому: «Генук, Янкель!»[1]
Конечно, я не сказала.
Яков не отставал:
— Скажи! Я тебе приказую, как командир группы!
— Генук! Хорошо вам теперь?
— Ой, хорошо! А теперь я тебе отвечу на поставленный вопрос. Рассказал мне про моего родного деда, которого застрелил с шмайсера Павло Смаль, этот самый Павло Смаль. И справку показал, что он от партизанского отряда «За Родину» сделал много правильного ради победы. А мой дед просто так получился. Павло сам пришел — просил разрешить ему жить в будущем с чистой совестью.
— А вы?
— А что я?.. Я ж не Бог… Я разрешил. Шоб ты знала, Бог жизни не знает. Он же ж на производстве с людьми не пахал.
Я подумала, что Яков как раз перейдет на свою дорожку про Бога, что надо Якова увести от Бога на еду.
Яков попросился пить чай. Я подумала, что если пить голый чай, так Яков обидится. А я не жадная.
Я сказала:
— Давайте покушаем. Я себе на неделе не варю, первого нету, а так — найду. Яичницу на сале пожарю — будете?
Яков сказал, что будет, что он кушать не любит, а любит, чтоб живот был полный.
Я резала сало, лук, ставила сковородку, била яйца, носила на стол квашеную капусту, хлеб, сахар, варенье, бублики.
А Яков сидел и балаболил.
— От шо у меня всей душой — могу доесть за всеми. Для истории расскажу тебе такое.
Было время, я сильно полюбил стоять возле бачка в столовой на автостанции. Я ж с розумом туда пошел. Рассудил. Люди, которые туда кусок проглотить идут, они ж часто торопятся… Потом — если уже в столовую кто пошел, значит, не на последние гроши. На последние человек хлеба купит, ну еще бутылку молока может… А если не на последние, значит, и голодный — на эту минуту, а не долго. Это ж огроменная разница. А значит шо? Значит, на тарелке в таком месте останется больше.