Мора продолжала:
— Вы избегаете трудного выбора. Как будто действуете, но ничего не делаете. Вы амбициозны, но вам кажется, будто кто-то просит у вас нечто такое, чего вы не хотите отдавать. Я думаю, что кто-то близкий вам. Ваш отец?
— Я думаю, брат, — уточнила Персефона.
— У меня нет брата, мэм, — ответил Адам. Но Блю заметила, как он стрельнул глазами в сторону Ганси.
— Не хотите что-нибудь спросить? — осведомилась Мора.
Адам задумался.
— Каким должен быть верный выбор?
Мора и Персефона посовещались. Потом Мора ответила:
— Верного выбора нет. Существует лишь тот, с каким вы сможете жить. Возможно, найдется третий вариант, который подойдет вам больше, но сейчас вы его не видите, потому что слишком сильно связаны с этими двумя. Из того, что я вижу, я предположила бы, что любой другой путь должен предусматривать выход за рамки двух первых вариантов и выбора еще одного, своего собственного. Я также вижу в вас значительную склонность к аналитическому мышлению. Вы уделяете много времени тому, чтобы научиться игнорировать свои эмоции, но сомневаюсь, что сейчас для этого подходящее время.
— Спасибо, — сказал Адам. Это было не совсем верное слово, но и не сказать, чтобы совсем неверное. Блю нравилась его вежливость. Она казалась совсем не такой, как вежливость Ганси. Когда Ганси держался вежливо, это придавало ему силы и властности. Адам же своим вежливым поведением делился своей силой.
Ей показалось, что Ганси нужно будет оставить напоследок, и Блю направилась к Ронану, хотя и немного побаивалась его. Что-то в нем наводило на мысль о каплях яда, невзирая даже на то, что он ничего не говорил. Хуже того, по мнению Блю, в его антагонизме имелось нечто такое, что подталкивало ее к попытке заслужить его благосклонность, добиться его одобрения. Ей казалось, что одобрение такого, как он, кто определенно никого ни во что не ставил, может стоить дорогого.
Чтобы подать колоду Ронану, Блю пришлось встать с места, потому что он остался стоять в дверях, рядом с Каллой. У обоих был такой вид, будто они готовы начать драку.
Когда Блю раскинула перед ним карты, он обвел взглядом находившихся в комнате женщин и заявил:
— Ничего я не возьму. Сначала скажите мне хоть какую-нибудь правду.
— Прошу прощения?.. — сухо произнесла Калла, отвечая вместо Моры.
Голос Ронана походил на стекло — холодное и хрупкое.
— Все, что вы сказали ему, может сгодиться для любого. У каждого, у кого сердце бьется, бывают сомнения. Каждый живой человек имеет хоть какие-то разногласия с братом или отцом. А вы скажите мне что-нибудь такое, чего мне никто другой не скажет. И не суйте мне игральные карты, и не кормите меня всякой юнгианской чушью. Скажите мне что-нибудь конкретное.