О себе Даль говорит, что обращается с больными “честно, открыто”. “Прописываю мало и редко, - пишет он, - и восхищаюсь, созерцая все величие и силу матери Природы, которая, особенно в острых болезнях, упорствуя в борьбе с таинственной с болезнью, с погрешностью больного и медика, остается нередко победительницей”. Даль убежден в том, что “мы девяносто девять рецептов пишем если не вредных, то по крайней мере бесполезных, а один путный”. Поэтому он стремится убедить читателей, больных и здоровых, не злоупотреблять лекарствами, чем надеется способствовать сохранению долголетия и благоденствия. Чтобы придать вес своим рекомендациям, он напоминает, что статья написана медиком, “который из любви и пристрастия к нынешнему званию своему уже в зрелые годы посвятил себя оному и выменял саблю и эполеты на диплом доктора медицины” и “никогда не имел случая сожалеть, что сделал шаг этот”.
Дежурства в госпитале и врачебная практика отнимали у В.И. Даля много времени и сил, но молодой, веселый человек не чуждался общества. В Петербурге у него было много родственников по материнской линии, а круг знакомых быстро расширялся. В последствии академик Я.К. Грот вспоминал, что его первая встреча с Далем произошла в это время в одном купеческом доме, именно у Я.А. Шредера, в семействе которого любили русскую литературу. Даль произвел на него и на всех присутствующих сильное впечатление. “В молодости Даль, - писал Грот, - обладал, между прочим, талантом забавно рассказывать с мимикой смешные анекдоты, подражая местным говорам, пересыпая рассказ поговорками, пословицами, прибаутками и т.п. В тот вечер... он был, что называется, в ударе: слушатели, особенно молодежь хохотали до-упаду” [237, с. 38].
Больше всего привлекало В.И. Даля общение с литераторами, в круг которых он вошел сразу, благодаря завязавшемуся еще в Дерпте знакомству с В.А. Жуковским. Основываясь на воспоминаниях самого Даля, П.И. Мельников-Печерский пишет: “В Петербурге это знакомство перешло в тесную дружбу” [326, с. XXXV], вследствие чего Даль сблизился с многими писателями и познакомился с А.С. Пушкиным.
С великим поэтом его связал общий интерес к русской сказке, которая давала, по словам Даля, предлог познакомить читающую публику с русским словом, находившимся “в законе”, с народным языком, которому в сказке открывался “вольный разгул и широкий простор”. Даль вспоминал, что виделся с Пушкиным в это время всего раза два или три. “Это было, - писал Даль, - именно в 1832 году, когда я по окончании турецкого и польского походов, приехал в столицу и напечатал первые опыты свои. Пушкин, по обыкновению своему, засыпал меня множеством отрывчатых замечаний, которые все шли к делу, показывали глубокое чувство истины и выражали то, что казалось, у всякого из нас на уме вертится и только что с языка не срывается. «Сказка сказкой, - говорил он, - а язык наш сам по себе, и ему-то нигде нельзя дать этого русского раздолья, как в сказке. А как это сделать, - надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по-русски и не в сказке. Да нет, трудно, нельзя еще! А что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото! А не дается в руки, нет!»” [375, т. 2, с. 261-262].