.
— Что ж, это похоже на правду, — сказал Скаржинский. — Я в иностранных газетах на сей предмет тоже читал такие статьи. Выходит, мы снова воевать будем. А чем? Мы ведь совсем не готовы к большой войне. Отстали в вооружении от иностранных держав. Мало пароходов. А людей, что паровыми машинами управлять умеют, и того меньше. А главное — ружей у солдат нарезных нет. Есть старые гладкоствольные, годные только для парадов. Пушек большого калибра тоже нет. А те, кои имеются, как у вас в Одессе, вместо причальных тумб в землю врыты. Батарейные команды существуют только на бумаге, в отчетах. Солдаты и матросы распущены по домам. Голодают, босые, без обмундирования, потому что их провиант и обмундирование разворовало начальство.
— Значит, и вы, Виктор Петрович, об этом воровстве все знаете.
— Как не знать? Ведь это не секрет. Вся наша Российская империя разворовывается. Только вот наш государь Николай Павлович изволил до сей поры этого не замечать.
— Неужели государь император об этом не ведает? — воскликнул Кондрат.
— Уже, как говорят, проснулся. Тридцать лет без малого за время своего царствования спал и не замечал, а разбудили его недавно два скандала. В 1852 году государь император обнаружил, что его самый разлюбезный министр, граф Петр Андреевич Клейнмихель, присвоил огромную сумму денег, ассигнованных на приобретение мебели для большого Зимнего дворца… Это был как бы первый сигнал царю о том, что самое ближайшее его окружение не что иное, как свора оголтелых воров и взяточников. А вторая — своеобразная побудка царского сознания — произошла совсем недавно. Открылось, что директор канцелярии инвалидного фонда господин Полинтковский украл из казны около миллиона двухсот тысяч рублей серебром. Царь был потрясен не столь огромной суммой кражи, а тем, что она совершилась на глазах всего сановного Петербурга. В кутежах Полинтковского участвовали все аристократы, вельможи, лично доверенные императору генерал-адъютанты, шефы жандармов. Под суд угодили самые преданные царю, те, кому он доверял, как самому себе. Например, главный тюремщик империй, комендант Петропавловской крепости барон Мондерштерн. Тут государь император схватился за голову и неожиданно произнес фразу, которая ошеломила всех его придворных:
— Конечно, Рылеев и его сообщники со мной не сделали бы этого[15]. Ты, Василий Макарович, знаешь, кто Кондратий Федорович Рылеев?
Исправник смущенно потупил глаза.
— Откуда мне знать? Помилуйте. Мне ведомо только, кого по приказу начальства надо хватать и сажать. А все другое не моего ума дело.