Варавий молча вывел из стойла неказистую кобылу, оседлал ее и очутился в седле.
— Ну, за мной! — резко скомандовал Кондрату кузнец.
И тому ничего не оставалось, как последовать его примеру. Кондрат знал упрямство Бавария — если тот что-либо задумал, то отговорить его невозможно.
Измаильская крепость вскоре предстала перед двумя всадниками во всей своей ужасающей запущенности. За шестьдесят лет некогда высокие земляные валы сильно размыли дожди, они осели, а каменная кладка бастионов местами обрушилась, глубокие рвы обмелели.
— А славная была крепость! И на вид грозная — не подступись, — сказал Варавий. — И ворот уже Хатинских нет. Возле коих дед твой Хурделица с эскадроном опрокинул ордынскую конницу. А потом и ворвался в Измаил… И следов Кана нет, который он штурмовал и где ранен был. И даже колодца, где твоего деда водой отливали, тоже нет… Вот здесь он лежал… — Варавий показал плетью на желтый глиняный пустырь. — Во что превратилась грозная крепостная стена! А ведь немного лет прошлого той поры, а уж не узнать местность. Я ведь тогда пятнадцатилетним хлопчиком на дубке, где кормчим Чухрай был, а канониром Яков Рудой, из пушечки палил…
Они объехали крепостные стены, спустились по обрывистой тропинке к берегу. В мутных волнах Дуная купалось вечернее усталое солнце, отчего вода в реке казалась оранжевой.
Подъехав к самой воде, кузнец с удивительной ловкостью соскочил с лошади, стал торопливо с себя стягивать архалук, а потом и все исподнее.
— Раздевайся! — скомандовал он Кондрату.
— Да ведь вода-то в реке холодная, дед.
— Ой, какой же ты казак?! — рассмеялся старик. Он нагнулся, зачерпнул ладонью речной воды и плеснул в лицо Кондрату.
— Что ты, дед! — закричал тот, отскочив в сторону. Но вторая пригоршня воды хлестнула его прямо в лицо.
— Раздевайся живо! — закричал в ответ Варавий.
Рыжая от как бы растворенных в ней лучей солнца, дунайская вода была нестерпимо студеной. Но когда оба всадника вошли в нее, а потом вышли на берег, то почувствовали необычайную свежесть во всем теле. Надели на мокрое тело рубахи.
— Спасибо, что вы искупали меня, а то бы я, может, и не решился окунуться.
— А ты меня почаще, старого дурака, слушай. Я иногда и дело говорю, понял? Ты и на своем австрийском пироскафе не выделяйся.
— Да этот пироскаф не совсем австрийский. Он только флаг этой страны держит, а судно-то английское. Я на нем лишь до Николаева, а там на наше перейду.
— Ну, смотри. Смотри, казак, востро. Чтобы с верного пути твой друг, как его, — Глеб, тебя не свернул.
— Глебом звали его раньше, а теперь его мистером Томом Глобом кличут.