— Так вот, значит, чтобы этот Глоб тебя с верной дорожки не сбил.
— Да не собьет. Я тоже не лыком шит.
— Вот я про это и говорю. Доложи про него нашему военному начальству.
— У нас в роду доносительства никогда не было.
— Тут, братец, дело большой важности. Все же надобно военному начальству сказать. Не столько о тебе дело идет, как о родной земле нашей.
— Насмотрелся я за это время на всякое начальство. Вор на воре и вором погоняет. Дерьмовое, дед, начальство у нас. И цивильное, и военное продажное. Не лучше самого этого Глоба, к тому же этот Глоб обещал мне, что на нашей стороне драться будет.
— Обещал, — хмуро скривился Варавий. — А ты таким обещаниям не очень верь. Делам верь. Ведь привел он сей английский пироскаф свой под австрийским флагом сюда не зря, а чтоб разведать, вот как я думаю.
— Запомню твои слова, Варавий, — улыбнулся Кондрат.
— На всю жизнь запомни, как я запомнил, когда хлопчиком несмышленым вестовым отроком атаману служил, самому Сидору Игнатьевичу Билому. Тому, что в лимане на челнах казаков повел на турецкие корабли. Казалось, весь лиман они наш расплещут, когда в него вторглись с моря. Корабли эти англичанами да французами построены были. Громадными пушками они ощетинились, под командой английских начальников. Их и облепили наши казачьи лодки, как оводы быков, и ну жалить! Наш атаман сам полез с обнаженной саблей на борт главного корабля, а за ним и все казачество. Абордаж! Добрая была битва. Все их корабли со всеми пушками захватили. Кого спалили, кого в полон взяли. Тогда смертельную рану наш атаман Сидор Билый получил. На палубе взятого им вражьего корабля лег умирать. Тогда-то Александр Васильевич Суворов к нему приехал. Обнял его, поцеловал.
— Вы мне про это уже рассказывали, Варавий.
— Об этом всегда надо рассказывать. Забывать не можно. …Кузнец проводил его до самой пристани, где дымил своимидвумя трубами пироскаф «Матильда».
Кондрат спрыгнул с коня, отстегнул переметные сумы и, прощаясь с Бураном, обнял гривастую голову своего верного друга. Умный конь словно понял, что расстается с хозяином. Когда Варавий приторочил его к своей лошаденке, Буран было рванулся вслед за хозяином к трапу «Матильды». Только крепкая рука Варавия удержала его на месте.
— Бери своего коня на корабль, тут место для него найдется, — сказал ему, встретивши его на палубе, Глеб. — Гляди, как конь твой за тобой рвется.
Буран вырывался из рук кузнеца.
На глаза Кондрата навернулись слезы и он, не стыдясь свидетелей, утер их рукавом. Ведь казаку совсем не стыдно в разлуке с верным другом и слезу пролить. Что может быть казаку дороже его лошади?