Такое решение окончательно созрело у Корнилова, когда англичане, французы и турки, пользуясь пассивностью главнокомандующего военными вооруженными силами Крыма, высадили шестидесятидвухтысячный десант солдат и моряков. Он занял город Евпаторию, в кровопролитном сражении при Альме разбил русскую армию и двинулся на Севастополь. Угроза захвата этой базы Черноморского флота противником стала неотвратимой. Бездарный полководец светлейший князь Меньшиков совершенно растерялся и не знал, что ему предпринять. Понимая, что при всей своей великосветской амбиции царедворца он совершенно неспособен командовать, боясь нового сокрушительного поражения, светлейший князь и не думал защищать Севастополь. Он отвел армию на Мекензиеву гору, открыв таким образом путь врагу к Севастополю.
На вопрос Корнилова: «как быть с флотом?» Меньшиков ответил бессмысленной остротой:
— Положите его, адмирал, себе в карман…
Корнилов понял, что светлейший безответственно относится к судьбе Черноморского флота. Поэтому на приказание Меньшикова затопить корабли, чтобы ими, мол, заградить вход в бухту флоту интервентов, предложил свой план: вывести все корабли в море и немедленно атаковать неприятельские эскадры. Хотя в этом случае гибель наших судов в бою с превосходящими силами флота противника была почти неизбежна, это сражение нанесло бы существенный вред врагу и сорвало бы англо-франко-турецкую интервенцию. Однако нерешительность Меньшикова, скажем прямо — трусость как его, так и большинства таких генералов-чиновников отвергла план Корнилова.
Владимир Алексеевич Корнилов был в отчаянии, но все же решил, вопреки воле главнокомандующего, осуществить свой план. В тот же вечер, после заседания военного совета, он поехал прямо на квартиру светлейшего для того, чтобы все же добиться его разрешения повести корабли в открытое море на врага.
— Мы разгромим врага. Разгромим, — убежденно и горячо сказал он Меньшикову. Но тут неожиданно натолкнулся на непробиваемое упрямство и недоверие, которые шли от боязни светлейшего испортить свою карьеру высокопоставленного чиновника. Прожженный карьерист, Меньшиков как огня боялся всяких рискованных решений, особенно таких, которые могли осложнить его служебное положение. Наверное, в этом причина, почему безвольный командующий вдруг проявил такое непоколебимое упорство.
— Ни за что! — закричал он.
И все аргументы вице-адмирала разбивались об эту глухоту и слепоту Меньшикова. Корнилов понял, что светлейшему чиновнику наплевать на все. И на Севастополь, и на флот, и на боевую славу черноморцев. Он понял, что его начальник готов их сдать противнику, считая, что это меньшее зло из тех, что угрожают его дальнейшей карьере… Там, в Петербурге, императору и его свите можно будет сказать, что он, Меньшиков, был вынужден капитулировать перед превосходящими силами противника. А за то, что он бездумно санкционировал дать сражение, которое может окончиться поражением, за это ему не избежать обвинений царя и приближенных в опрометчивости… Да и что этот Корнилов вообразил себя новым Суворовым?!.. Нет, гораздо лучше без всякой битвы затопить флот и этим, якобы патриотическим, поступком, преградить доступ неприятеля в гавань. И светлейший, сурово закусив тонкую губу, отклонил не только рискованный план, но и пригрозил Корнилову, что если он не выполнит его распоряжение, то отстранит его от командования и даже отправит служить в Николаев.