Кондрат, не слушая ее лепета, молча опустился на колени перед могилой.
— Виноват я, мама. Ой, сильно виноват, бросил тебя, невесту поехал шукать по свету, а потом воевать с врагом по своей воле пошел и не уберег тебя… Прости меня, родная… — Он трижды поклонился кресту, стоящему на могиле.
— Я тоже виновата перед твоей мамой. Ведь ты из-за меня на поиск пошел. Из-за меня… — сказала Богдана.
— Не винись зря, — оборвал ее Кондрат. — Здесь, перед ее могилой, скажу то, что говорил тебе не раз: в ее смерти я виноват. Моя вина. И грех великий говорить неправду на месте этом, потому что мать моя была справедливая, и мне, ее сыну, тоже надо в этом схожем на нее быть. За справедливость она и в бой ходила, как и батько мой, Иван Хурделица, что за свободу Эллады там, на чужбине, свою жизнь отдал, — он задумался. — Вот видишь, — сказал он после паузы, — как оно получилось. Они как бы друг с другом и здесь своими судьбами поделились. Он в ее стране, в Греции, у Эгейского моря зарыт, а она вот здесь — на его родной земле. Вот оно, как вышло! — Он вытер ладонью набежавшие на глаза слезы и обнял Богдану: — Тебе, родная, спасибо, что чтишь ее память…
Лишь к вечеру, когда стали густеть сумерки, они отправились домой, в усадьбу. Там уже их затянувшееся отсутствие вызвало беспокойство. Когда затеплились свечи в комнате, у его покинутой кровати собрались встревоженные хозяева усадьбы, пришедшие проведать Кондрата: кузнец Варавий и доктор Франц Павлович. Он волновался больше всех.
— Я же предупреждал, что больному после такого серьезного недуга полагается для восстановления сил постельный режим. Нельзя было разрешать вставать с кровати, — обратился врач с упреками к Наталье Александровне.
— Да я не разрешала ему, — оправдывалась та.
— Как не разрешали?! Ведь он же ушел.
— Да, но на могилу матери.
— Зачем же вы сказали ему о таком страшном событии?
— Я ему не говорила.
— Кто же тогда? Богдана?
— И она не говорила, ручаюсь.
— Кто же тогда?
— Кондрату Ивановичу и говорить не надо было. Он и без слов все понимает, — вмешался сидевший в углу кузнец Варавий.
— А почему бы, господин доктор, не сказать человеку о постигшем его горе? Смерти матери?! Ну зачем было скрывать?
— Потому что, я уже говорил, он от болезни очень ослаб. Волновать его опасно. Да вы и не знаете состояния его здоровья.
— Это-то я не знаю? — возмутился Варавий. — Да я с малолетства знаю здоровье Кондрата. Крепкое оно. Во всей округе нашей такого богатыря нет. Он любое горе сдюжит. Не барышня он какая-то.
— Вы просто грубый человек, — огрызнулся доктор.