Такое паломничество в Трикраты к могилам родных и близких супруги совершали на протяжении всей своей долгой жизни. Это была не только своего рода дань уважения к усопшим, привычный ритуал и даже не волнующие воспоминания, а нечто большее. Это была как бы встреча с теми, кто даже после своей смерти продолжал жить в их сознании, всегда был в их душах. Особенно они ощущали это, когда проходили громадный дубовый лес, выращенный Скаржинским. В шуме его деревьев им каждый раз казалось, что они явственно слышат голос Виктора Петровича и других безвозвратно ушедших. Что это — звуковая галлюцинация? Своеобразный самогипноз? Ни Кондрат, ни Богдана не пытались разобраться в этом странном явлении. Они воспринимали его так, как оно было. Наверное, всему этому было название — неугасимое чувство истинной, глубокой любви, которое они испытывали к тем, кто ушел безвозвратно.
Однажды Кондрат, когда они шли по лесу, попытался по-своему объяснить такое «наваждение».
— Понимаешь, милая, чудится мне, что сам Виктор Петрович где-то поблизости. И не только я слышу его голос, но прямо чувствую, что вот-вот он выйдет из-за деревьев и я увижу его… Причем увижу, каким он мне запомнился еще в детстве, когда я мальчишкой видел, как он в ямки саженцы тут закапывал. Те самые саженцы, из которых поднялся этот лес. А запомнил я Виктора Петровича на всю жизнь — веселым и молодым…
Богдана поняла его. Ведь давно, совсем давно миновала их молодость! Вот им перевалило уже за семьдесят, и хоть они сохранили стройность, но седина коснулась их волос. И ранее черный и густой чуб, как конская грива, у Кондрата побелел и поредел. Однако он по-прежнему шагал широко и быстро, ступая по земле уверенно и твердо.
Моложавости способствовала его работа на заводе, где он, как механик, заведовал всем производством. Он добросовестно отдавал все силы заводу, остальную часть своей жизни, главную, как он считал, он посвятил другому. До сих пор он не мог забыть войну, в которой участвовал, и ему хотелось разобраться в своих впечатлениях, иногда очень противоречивых, вынесенных им с поля боя. Он приохотился читать книги, газеты, журналы, чтобы найти в них ответы на мучившие его вопросы. С увлечением прочитал тоненькую книжечку, выпущенную в свет в Петербурге в 1856 году. Это были «Севастопольские рассказы» — сочинение доселе неведомого автора Льва Николаевича Толстого. В рассказах было описано то, что он пережил сам, очень убедительно. Они обжигали своей правдой. Читая эти рассказы, он словно снова испытал то, что пережил сам на огненном рубеже, когда находился как бы между жизнью и смертью там — на знаменитом четвертом бастионе. Видимо, автор этого сочинения сам был фронтовиком и вдоволь понюхал порохового пушечного дыма. Не во всем Кондрат был согласен с Толстым. Ему казалось, что в этом писателе чересчур уж много снисходительности и добродушия… Но книга Толстого открыла ему глаза на многое. Он понял, что война — это дело важное. Дело народа, который отвоевывал свою землю от захватчиков. Уже одно это помогло Кондрату кое в чем разобраться.