— Ну а как же кучеру поступать?
— Если лошади дать волю, то она и без кучера сама знает, как бежать. Если устанет, то пойдет потише. Разрешите мне взять вожжи у вашего Анелюса, я ему покажу сейчас, как лихо и быстро ездить. И не бойтесь — не загоню коней.
— Не загонишь? — недоверчиво усмехнулся в усы Скаржинский.
— Честное слово казака, могу перекреститься.
— Не надо креститься. Возьми вожжи и попробуй.
Кондрат сел на облучок. Анелюс показался совсем не таким дюжим рядом с молодым богатырем. А тот, взяв вожжи, молча отобрал у него и кнут, спрятав под сиденье. Он крепко натянул, а потом ослабил вожжи. Так Кондрат проделал несколько раз, как бы давая понять лошадям, что разрешает им по своей воле двигаться. А затем зычно, но в то же время ласково крикнул:
— И! И, милые, милые вы мои!
И странное дело, рысаки как бы почувствовали руку настоящего конюха. Они вдруг пошли намного резвее, как говорится, «понесли».
Виктор Петрович и Анелюс даже испугалась, но Кондрат повернулся к ним и рассмеялся.
— Не бойтесь! Они так от радости скачут, что им, наконец, волю дали. С версту так повеселятся, а потом приустанут и опять пойдут ровно.
Рысаки скоро опять перешли на ровный быстрый бег.
Кондрат передал вожжи Анелюсу и сказал:
— Только ты кнутом не размахивай. Не порть рысаков. Цены им нет. Так-то без кнута мы быстрее доскачем…
Он оказался прав. Лошади удивительно резво тянули громадную карету-колымагу.
Мчались в Трикраты они самым наикратчайшим путем, чтобы не делать лишних объездов и не задерживаться, проносились мимо больших городов и все больше напрямик — проселочными дорогами. Скаржинский когда-то воевал в этих краях и отлично помнил местность: каждую деревню, местечко, речки, переправы, мосты и броды.
Они быстро пересекли Петроградскую губернию, унылую Белую Русь, истоки Днепра на Смоленщине. Ночевали чаще по небольшим селениям. А вокруг стояла теплая осень, поэтому иногда ночевали, если не было дождя, в карете, где было просторно, как в хате, и было вволю всего, что надо людям: простая, но сытная пища, а лошадям — мешки с овсом.
Кондрат, хотя они мчались и быстро, старался не показывать вида, что нервничает. Это все же заметил наблюдательный Скаржинский: и как у его воспитанника сдвигались над переносицей брови, как он закусывал нижнюю губу, видимо, подсчитывал преодоленные рысаками версты…
Наконец, они оказались в Украине. И сразу как-то повеселело на душе. Может быть, потому, что небо здесь голубее, не так беспросветно обложено серыми дождливыми тучами. Восходы и закаты тут радовали палево-алыми или ярко-пунцовыми, как вишневый сок, красками. В просветах разорванных облаков ночью пригоршнями сыпались с высоты звезды, а днем прозрачными лоскутами трепетала небесная синь. Деревни, селения, городки — стали чаще попадаться на дорогах. Белоснежные хаты-мазанки весело выглядывали из оранжевой осенней листвы садов. Из пышного ее убранства показывались не только домики, но как бы выбиралась наружу и строгая тишина украинской природы, уже приготовившейся встретить суровую зиму. И дождевые прозрачные капли на багряной листве казались порой слезами, которые пролило отцветшее лето.