По-видимому, этот запрет был связан с тем пониманием высшим партийно-государственным руководством СССР природы военной стратегии, в соответствии с которым, как отмечали многие видные отечественные и зарубежные военные теоретики, она не только находится в подчинении у политики, но и вся «пронизана политикой». Соответственно рассмотрение вопросов военной стратегии высшими военными профессионалами воспринималось партийно-государственными руководителями Советского Союза как вторжение военных в сферу «большой политики», которая в тот период нашей истории стала прерогативой исключительно узкого круга лиц, а фактически – одного человека.
Первые директивы, ушедшие в войска после начала гитлеровской агрессии, подтверждают, что у высшего советского партийно-государственного руководства и военного командования непосредственно перед войной не было адекватного понимания политико-идеологического характера войны, которая была развязана против нашей страны, – как войны тотальной, войны на уничтожение, и не только советского строя, но и великороссов, а также большинства других этносов нашей страны. Между тем именно такой политико-идеологический характер войны, максималистские цели, ставившиеся в отношении Советского Союза нацистским руководством Германии, во многом определяли характер использовавшейся военной стратегии и обеспечивающих ее реализацию форм оперативного искусства. Не была учтена у нас в должной мере и программная книга Гитлера «Майн кампф» (много раз издававшаяся в Германии в 1920-е и 1930-е годы).
В своих воспоминаниях (в полном их варианте, опубликованном уже в 1990 г.) об этом писал Георгий Константинович Жуков: со стороны вермахта «внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен»[323]. Далее Жуков признавался: «Ни нарком обороны, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях»[324]. Иными словами, Жуков подразумевал здесь характер стратегической внезапности, с которой пришлось иметь дело командованию РККА в 1941 г.
Маршал, правда, оговаривается: «нельзя сказать, что все это вообще свалилось нам, как снег на голову», поскольку в Наркомате обороны, в Генштабе РККА изучали «боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других странах»[325]