К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
В том, что Гай Гракх как оратор был столь же значимой фигурой, как и государственный деятель127, все согласны еще с античных времен, — но не в оценке своеобразия стиля его речей.
Т. Моммзен128 находит в «пламенных словах» речей «страстную серьезность, которая в верном зеркале» сохраняет «благородную осанку и трагический рок этой высокой натуры». Центральный пункт для него — «страшащая страстность его души», сделавшая Гракха «первым оратором, каким когда-либо располагал Рим»129. «Трезвые» отрывки из его речей также интерпретируются в ключе страстности: «Как он сам владел речью, так и им в свою очередь нередко владел гнев, так что у блестящего оратора речь текла запинаясь и помутняясь»130. Такие черты — «верный оттиск того, что он сделал в политике и что с ним сделала политика»131.
В то время как историк Моммзен понимает речи непосредственно как свидетельства личности, филология, подходя с другой стороны, исследуя литературно-исторические условия их возникновения, установила наличие более значительного расстояния до объекта. Э. Норден исходил из основополагающего тезиса: «В древности стиль был не самим человеком, но одеждой, которую тот мог менять по своему усмотрению» 132. Он вскрыл зависимость Гракха от его учителей с из азианским стилем133 и таким образом проложил путь к литературно-историческому пониманию, правда, при этом — вопреки своей собственной максиме — тоже ища в стиле человека: «Для страстного темперамента... этого гениального человека взволнованное азианское красноречие должно было оказаться желанным средством, чтобы придать его мыслям соответствующее выражение»134.
Ф. Лео135, однако же, признает противоречие между темпераментом Гракха и азианской манерой; она, правда, оказала свое воздействие, но не смогла слишком сильно повредить оратору. Лео не упускает из вида то обстоятельство, что сохранившиеся фрагменты не подтверждают общераспространенного представления о страстном пафосе Гая; не повторяя рафинированной теории Моммзена о гневе, который лишает языка, он усматривает в этом прихотливую игру традиции.
Н.Гепке136 первым отверг клише о патетическом и демагогическом ораторе и подчеркнул его деловой стиль аргументации137; это был отправной пункт, заслуживающий того, чтобы им воспользоваться.
На чем основывается «эмоциональный» образ Гракха? Согласно суждению Тацита, большей частью воспринятому новейшими исследователями, стиль Гракха богаче, чем катонов138. Плутарх употребляет аналогичные эпитеты и во всех деталях устанавливает противоположность с более простой и спокойной манерой его брата Тиберия139; это сопоставление именно благодаря своей последовательности вызывает подозрение в том, что мы имеем дело с интеллектуальной конструкцией — как нередко бывает и с иными «сравнительными» частями у Плутарха140. Он, владевший латынью довольно плохо141, обладал познаниями о речах Гракха только из вторых рук142; весь абзац, кроме того, настолько сильно производит впечатление дедукции, исходящей из противоположности темпераментов двух братьев, что отдельные реплики о стиле можно принимать как исторические свидетельства лишь с крайней осторожностью.