И снова Баро вынужден был промолчать.
— Ой, я, кажется, догадался! С тобой там кто-то есть, да? И ты боишься, что этот кто-то узнает о том, как всемогущий Баро не уберег золото.
— Да.
Бейбут раскурил трубку. Баро посмотрел на него со злостью: ну неужели непонятно человеку, что тут идет тяжелый разговор, не предназначенный для второй пары ушей.
Только Бейбут продолжал курить как ни в чем не бывало. Он вообще подумал, что вся эта злость адресована не ему, а исключительно тому, с кем Баро разговаривает.
— Это хорошо, что боишься. Вот теперь ты понял, что чувствует человек, когда его лишают самого главного в жизни.
Баро наконец-то созрел для длинной речи:
— Я тебя долго слушал. Хватит воду лить. Скажи, чего ты хочешь? Чего ты добиваешься?
— Не торопись, — вкрадчиво сказал Рыч. — Я еще не решил, что буду делать с этим золотом… Кстати, обещаю: если вздумаешь еще выслеживать меня, мои напарники переплавят его на цепочки, колечки, кулоны. А пока… Придется тебе подождать… Подождать и помучаться. Пожить в страхе. Так что счастливо… Но я, заметь, не прощаюсь…
— Что случилось, Баро? — спросил Бейбут. — Плохие новости?
Баро выдавил из себя улыбку:
— Да нет! Ничего. Так, пустяки… Мелкие проблемы по бизнесу.
* * *
Она ничего не сказала мужу. Ни единого слова. Хотя прекрасно помнила о том, что Люцита как бы ненароком, как бы невзначай, выспрашивала ее о золоте. Но не будешь же закладывать барону (пусть даже он и муж) родную дочку. Хотя, с другой стороны, не слишком ли она ей потакает? А вдруг Люцита и вправду как-то связана со всеми этими последними неприятностями?..
Да нет, свят-свят, не может быть. Она просто несчастная девочка, безнадежно влюбленная в Миро. И оттого ежечасно страдающая. А всей этой глупостью с колдовством и прочей чертовщиной она уже переболела.
И все же, все же сердце никак не хотело успокаиваться.
Рамиру она сказала, что ужасно соскучилась по табору, по дочке. Съездит ненадолго и вернется.
Люцита сидела в палатке. Все жаловалась на больную ногу. Земфира нежно поздоровалась с ней. Дочка так же нежно ответила на приветствие. Но только все это было как-то не так, неправильно. Обе оказались плохими артистками.
То есть, не совсем так. На сцене или просто в танцевальном круге они, и дочка, и мама, ого-го. Попробуй угонись за ними в танце, попробуй перепой их в песне! А вот в родном своем шатре, друг перед другом, они играть не могут.
Поэтому Земфира прекратила эту плохую игру в нежность дочки — матери и прямо сказала:
— Дочка, я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Одну только правду!