— Ну что ты! Я же не накрашена! И потом мимо музучилища…
— Ну и что? Ты же с работы?
— Это я в школу никогда не крашусь, а в училище — что ты!
— Значит, одних уважаешь, а других ни во что не ставишь?
— Нет, ну что ты! Просто я очень люблю училище, а в школе кто? Дети, подростки.
— Значит, одних любишь, других ни во что не ставишь? — напирал он на логику.
— Ну что ты? Просто в школе холодно, я, не раздеваясь, прохожу прямо в класс, а в училище я играю на втором этаже, студенты мне: «Аленка, Аленка», наверно, еще лет десять не будут по отчеству…
— Значит, одни «Аленка, Аленка», а другие… Тьфу, надоело! В «Театралку» хочешь?
— А там раздеваться надо?
— Я же тебя не в стойло приглашаю, а в кафе!
— Ну ладно. В конце концов мы никого там знакомых можем и не встретить. Вот был бы ужас!
— Никакого ужаса, — сказал он, открывая тяжелую дверь кафе. — Тем более что вон они и сидят, твои селадоны из симфонического оркестра.
— Ой, что же делать? Боже мой! — заметалась она на месте. — Я все еще не пришила вешалку. Он мне уже делал раз замечание.
— Кто, швейцар? Сейчас я пришью и дам ему 20 копеек.
— Ну вот еще, я сама дома пришью.
Взяв номерок, они пошли мимо большого зеркала в зал. Она качнулась в сторону отражения, погладила кончиками пальцев нижние веки, с деланным равнодушием отшатнулась, и они вступили на ковровую дорожку. Освобождался столик под одной из огромных масок, смеющихся и плачущих со стены. Он полез в угол, откуда обозревался весь зал. По пути, отодвинув стул, сказал машинально-галантное: «Пршу!»
— Ой, спасибо, какой ты догадливый, — восхитилась она. — Так меня никто не увидит.
— Да кому ты больно нужна? — устало возмутился он.
— Вот и хорошо, что никому не нужна, вот и буду сидеть ко всем спиной, — с легкой горечью сказала она. — И смотреть на маску ужаса.
На столе в яркой корочке лежала сложенная вдвое едва пропечатанная папиросная бумажка.
— Ни черта не видно! — бурчал он. — А спросишь, скажут «смотрите в меню, я не знаю, что вам надо».
Подошла официантка — стройная, с лицом самостоятельным, тронутым легкой печатью мышления.
— Что есть на первое? — спросил он. Она покосилась на раскрытое меню.
— Есть бульон и лапша с грибами. На второе бефстроганов и курица.
— Ну и выбор у вас! Что ты хочешь? Ладно, дайте нам, пожалуйста, две лапши и по курице, — он низко склонился к меню. — Ага, и блины с медом. Не откажете? И два кофе горячих.
— Черное?
— Нет, серый, — сказал он, серьезно глядя снизу в сосредоточенное лицо пишущей официантки. Она чуть усмехнулась, давая понять, что поняла его шутку.