— Что ж дальше будет? — произнесла Люба тихо.
— Дальше суд. Что же еще…
— А ты и там ничего не расскажешь?
— Нет, — ответил Петя серьезно и встал. — Там я все скажу. Я ж не Хромову буду говорить. Я людям скажу.
Наступила тишина.
Под окном неожиданно запел петух, потом расшаркался и важно пошел к дороге. Послышался шум мотора — петух без памяти кинулся в сторону; из-за скалы показались два грузовика. Они остановились на посыпанной гравием площадке, захлопали дверцы, из машин вышли водители.
— Поехал я, — сказал Петя и отодвинул табурет.
— Обожди, — сказала Люба испуганно.
— Некогда ждать, Люба. Ты же знаешь, куда мне ехать. Я и так столько времени здесь просидел. — Он стал застегивать кожанку.
— Обожди… — сказала Люба таким голосом, будто бежала в гору.
Люба сейчас стояла к нам спиной, я видела только ее острые плечики, затылок с белокурыми завитками на крепкой тонкой шее.
Зато мне было видно лицо Пети. В нем медленно, как в ясной воде, отражалось все то, что он читал на Любином лице. Я заметила, как светлели его глаза, как открывались они все шире…
— Иди, — вдруг сказала Люба. — Иди, я сейчас выйду.
Дверь открылась, вошли два прибывших водителя. Щеки их раскраснелись от ключевой воды, мокрые волосы были приглажены.
— Привет, Любочка! — крикнул один из них еще с порога.
Петя наткнулся на него, как на дерево. По-моему, он ничего не видел. Он вышел из домика и остановился возле своей машины.
— Я сейчас… — сказала Люба невнятно и тоже выскочила из дома.
Они стояли теперь у машины оба.
Люба что-то быстро говорила, закинув голову, а Петя стоял, наклонившись к ней, и слушал, чуть приоткрыв рот; было понятно, что он может стоять так целый день.
Мне стало совестно, будто я подглядывала за ними в щелку. И я отвернулась от окна.
Через минуту Люба вернулась.
Самосвал Пети медленно отъехал от дома. Продолжая смотреть в окно, Люба прошла через комнату и остановилась у столика, за которым сидели два прибывших водителя.
— Есть гуляш, — сказала она, и я увидела, что она вся светилась. — Есть куры с картошкой.
Этот дом стоял у обрыва над морем, и в штормовую погоду там было не очень-то уютно. Все странно оживало в нем: двери скрипели, стекла дребезжали, занавески на окнах шевелились, а в печке что-то гремело и ухало, будто там сидел филин. Ночью ветер усилился, и сквозь сон мне чудилось, что по дому, стуча сапогами, ходят незнакомые люди и двигают мебель.
Но проснулась я от тишины.
Ветер прекратился, звездная морская тишина опустилась на крышу, словно облако.
Все стало прозрачным и невесомым, все умолкло, и лишь далеко внизу шелестел прибой; шум его был тихим и ровным, как дыхание спящего человека. Проснулся и затрещал сверчок, старый запечный жилец. И тут я услыхала, что в окно постучали.