«Остров мёртвых» написан в 1880 году и находится в Старой Национальной галерее в Берлине. Полотно является и удачным и гениальным, потому репродукции этого демонстративно символического полотна вовсю продавались ещё при жизни автора и тотчас после смерти.
Умный словарь La Rousse говорит, что «фантастическая символика сочетается здесь с натуралистической достоверностью деталей» и что «работы Бёклина, в первую очередь „Остров мёртвых“, повлияли на формирование немецкого символизма и югендштиля».
Повлияли, это хорошо, но «Остров мёртвых» — шедевр и без того, что он повлиял.
Вы хотели бы там лежать? Между морем и небом? Я хотел бы.
Прошлой весной я был на могиле собаки. Ирландский сеттер моего друга Николая Николаевича Филипповского похоронен в Тверской области под валуном. Там шумят деревья, летают птицы, бегают ежи. И мы с Николаем Николаевичем отметили, что хорошо бы так лежать, как лежит ирландский сеттер О’Нил, по-домашнему Нолик. В современных кладбищах удручает их многолюдность.
Помимо «Острова мёртвых» у Бёклина хороша ещё рыжая, в лиловом одеянии «Весна» с венком из ромашек на челе и белою рукою на груди.
Швейцарец Бёклин был так зависим от Средиземноморья, что последние годы жил во Флоренции (рядом) и умер там же. Хорошо было умереть во Флоренции в 1901 году, до мировых войн, и первой, и второй.
Гитлер, ну да, Гитлер, сейчас процитирую, в одной из бесед со своими приближёнными (шла Вторая мировая война) сказал, вздохнув: «Вы, молодые люди, даже не представляете, как прекрасен был мир до первой мировой…»
С Врубелем я лежал в одном сумасшедшем доме.
В Сабурке, знаменитой лечебнице для душевнобольных в Харькове. Там же лежали в разное время такие великие русские люди искусства, как поэт Велимир Хлебников, писатель — впоследствии самоубийца — Гаршин, ну вот и мы с Врубелем.
Я читал в украинской прессе ещё до Майдана, что в Сабурке (другое название — Сабурова дача. Эту одну из первых психлечебниц в России основал губернатор Сабуров якобы для своей или в память о своей душевнобольной дочери) есть музей.
И в этом музее есть экспонаты и обо мне. Психбольница признала меня значительным человеком раньше, чем другие государственные институции.
Попал я на Сабурку (говорили «на», и только Хлебников писал «Сабурка в нас, иль мы в Сабурке») в 1962 году, в возрасте 19 лет получается. Бежал оттуда осенью, перепилив решётку, был пойман. Более подробно можно найти мои воспоминания о пребывании в Сабурке в моей книге «Молодой негодяй», а здесь я вот что хочу сказать.
Странным образом, томясь в этом экзотическом шиздоме, я уже тогда почему-то серьёзно считал себя принадлежащим к избранной группе великих «сабурчан», равным Гаршину, Врубелю, Хлебникову. Гаршина я к 1962 году знал лучше всех, Врубель у меня шёл вторым, а Хлебникова я прочитал только в 1964-м. Ещё в Сабурке скрывался когда-то революционер Артём.