.
Сергей поступил в большой русский монастырь св. Пантелеимона, в котором подвизалось в то время около двух тысяч монахов. Монастырская жизнь подчинялась циклу многочисленных богослужений, большинство из которых совершались ночью. У Сергея не было времени на размышления о живописи, новая жизнь поглотила его полностью. Вся творческая энергия, которую он раньше направлял на искусство, была теперь сосредоточена на молитве. «Молитва стала для него одеянием и дыханием, и не прерывалась даже во время сна»[113].
Если говорить его собственными словами:
«Молитва есть бесконечное творчество, высшее всякого иного искусства или науки»[114].
«Под вдохновением я разумел присутствие силы Духа Святого внутри нас. Этого рода вдохновение принадлежит другому плану Бытия, по отношению к тому, что я принимал за художественное или философское таковое. И сие последнее, свойственное падшему естеству нашему, может быть понято как дар от Бога, но еще не дающий ни единения с Богом Личным, ни даже интеллектуального ведения о Нем»[115].
18 марта 1927 года послушник Сергий был пострижен в иночество с именем Софроний. У него было множество разнообразных послушаний, среди прочего он быстро выучил греческий язык для нужд монастыря. Через несколько лет, в 1930 году, он был рукоположен в иеродиакона, затем, в 1941 году, — в иеромонаха, и ему было дано послушание духовника для братии нескольких афонских монастырей, а также отшельников. К этому времени он сам жил как отшельник в «пустыне» на уединенных склонах Святой Горы.
«Смотря пристально на чистое голубое небо, я иногда останавливал мой взгляд в избранном мною направлении, а иногда пробегал его от края до края. Достигнув горизонта, я мысленно шел дальше, и уже умом видел его объемлющим нашу планету. Я всматривался в глубину его; стремился проникнуть до его пределов; но чем более я удерживал мое внимание на этом чудном явлении, — чем усерднее смотрелся в небесную сферу, исполненную света, тем более увлекала она меня своей тайной. Когда же по дару Свыше я удостоился узреть Несозданный Свет Божества, тогда с радостью узнал в голубом небе нашей “голубой” планеты символ сияния надмирной славы. Оно, сияние сие, повсюду; оно наполняет все бездны мироздания, пребывая не изменно неосязаемым, запредельным для твари. Голубой — есть цвет запредельности, трансцендентности. Многим на земле было дано блаженство увидеть сей дивный Свет. Большинство из них сохранили сие благословение как драгоценнейшую тайну их жизни и, увлеченные сим чудом, перешли в иной мир. Другим же было повелено оставить свидетельство ближним и дальним братьям о сей высшей реальности»