Однажды на перемене Гартмут подошел к Вилли — тот устроился на широком удобном подоконнике и грыз яблоко. Гартмут хотел задать какой-то вопрос, но внезапно дар речи у него пропал: на плечо Вилли тихо опустилась похожая на крылатого муравья тварь размером с ладонь и прицелилась ему в шею острыми кривыми жвалами. Реакция Гартмута была спонтанной, он даже не почувствовал привычных страха и отвращения, — а рядом с Вилли уже лежал аппетитный коричневый гугельхупф.
Вилли тихо ахнул от восхищения и, не успел Гартмут ничего предпринять, отщипнул от гугельхупфа кусочек и с улыбкой отправил его в рот.
— М-м, вкусно! — произнес он. Но его улыбка быстро исчезла, когда он увидел лицо Гартмута. — Ты чего?
— Не ешь! — закричал Гартмут, подскочив и тряся его за воротник.
Вилли возмущенно отбивался.
— Ты что, совсем, что ли? Почему не ешь? Он же твой!
Гартмут задохнулся.
— Он не мой! Он…
Он замолчал, но воротника Вилли не отпустил. Тот с силой вырвался.
— Дурак! — спокойно сказал он. — Забирай свой кекс, жадюга.
Гартмуту стало так обидно, что из глаз его чуть не брызнули слезы. Он схватил гугельхупф, развернулся и ушел.
Домой он возвращался один. Гугельхупф исчез почти сразу же после того, как он взял его в руки. Обида тоже пропала. Он пытался осмыслить происшедшее, но у него плохо получалось. Перед глазами стояла милая улыбка Вилли, быстрое движение, каким он отправил кусочек кекса в рот. Как же получилось, что он, Гартмут, не смог проконтролировать свои чувства, как не смог сдержаться? Ведь этот похожий на крылатую муравьиную самку дух, судя по каталогу Берлепша, один из самых безобидных, он вызывает простуду и боли в горле. И Гартмут немного успокоился.
Наутро в школе ему сказали, что Вилли Майнерт умер ночью от внезапного приступа удушья.
С этого дня Гартмут Шоске изменился. Ушел в себя. Все решили, что смерть друга стала для него страшным ударом, что он скорбит по Вилли. Но не только ударом стала для Гартмута эта утрата, но и уроком. Отныне он постоянно вслушивался в себя и в окружающий мир. И уже больше никогда ему не хотелось проверить, как получаемые им гугельхупфы воздействуют на живой организм.
Он не рассказывал об этом случае никому, даже отцу, хотя для того-то этот случай мог бы послужить уроком куда более наглядным. Но Гартмут давно привык к мысли, что люди не поверят ему, даже если он когда-нибудь решится на откровенность. Слишком диким и невероятным казался его дар даже на фоне разных спиритов и ясновидящих, которых так много расплодилось в последние годы.
В какой-то момент к нему пришло ясное и спокойное осознание того, что смерть Вилли — наказание ему, Гартмуту. Кара за дерзкое намерение не внимать предупреждениям и проверить заведомо смертельный яд на живом существе. И что вину за гибель друга ему придется нести всю жизнь. Он не допускал ни единой мысли о своей невиновности. Нет, к тому роковому моменту он многому успел научиться, он умел сдерживать свои эмоции, контролировать страх и отвращение и уж точно никогда бы не испугался какого-то крылатого муравья. Просто он распустился. Дал себе волю, уверился в неуязвимости. Раз за разом прокручивал Гартмут в памяти эту сцену — вот он направляется к подоконнику, Вилли грызет яблоко, на его шее появляется узкая хищная тень. гугельхупф на подоконнике. Вилли беспечно отправляет ядовитую крошку в рот. Беззащитная шея Вилли. У Гартмута всегда было желание уберечь Вилли, небольшого, худенького. Почему же он тогда не подобрал гугельхупф, не смел его с подоконника, не отшвырнул ногой?