Пионер, 1939 № 10 (Журнал «Пионер») - страница 21
Он так и не поверил.
Поверили только кухарка Стеся да ее муж.
Когда Дзержинский со своими товарищами уезжал, кухарка Стеся, обняв за плечи сына, сказала ему:
- Вот еще какой Феликс есть на свете!
ЧЕРНИЛЬНИЦА
Это было время голода на Волге.
Как-то рано утром Дзержинский приехал в ВЧК, вошел к секретарю и, положив на стол маленький акуратный пакетик, сказал:
- Отошлите это от меня голодающим в Поволжье.
Секретарь развернул бумагу. В пакете была небольшая чернильница с тонким серебряным ободком.
Весь день Дзержинский работал, и только ночью секретарь спросил, что это за чернильница.
Дзержинский поглядел на него своими прекрасными глазами, потом сказал:
- Как-то давно, выходя в очередной раз из тюрьмы, я долго искал, что бы купить сыну. Знаете, думалось, вот уморят тебя где-нибудь в ссылке или в тюрьме и ничего у мальчика от отца не останется. Никакого наследства. Денег было немного, искал, искал - и вот купил ему чернильницу. Не какую-нибудь, а с серебряным ободком. Это единственная ценность у нас в доме. Вот мы с женой и решили послать… Серебро - хлеб.
Секретарь ушел к себе.
Поздней ночью Дзержинский вышел из кабинета.
Чернильница стояла на столе у секретаря.
- Что «же вы ее до сих пор не отослали? - спросил Дзержинский.
- Может быть, не стоит? - неуверенно ответил секретарь.
- Нет, стоит, - сказал Дзержинский.
Повертел чернильницу длинными тонкими пальцами, поставил ее на стол и больше никогда не упоминал о ней.
Секретарь молча вошел в кабинет к Дзержинскому и положил на стол телеграмму:
«В Петрограде убит Урицкий».
Дзержинский прочитал, потер лоб ладонью. Потом взглянул на секретаря. Секретарь хорошо знал это мгновенное выражение глаз железного Феликса: детское, непонимающее. Это выражение появлялось в глазах Дзержинского тогда, когда совершалась какая-нибудь ужасная, непоправимая подлость, непонятная его чистому уму.
Зазвонил телефон.
Дзержинский взял трубку:
- Да, Владимир Ильич. Хорошо, Владимир Ильич.
Повесил трубку и сказал секретарю:
- Еду в Петроград.
В Петрограде, в Смольном, ему дали вторую телеграмму
Он долго читал ее, не веря своим глазам. Ему казалось, что он сошел с ума, что это дикий, страшный сон.
В Москве тремя выстрелами, тяжко, может быть, смертельно, ранен Ленин.
Ленин при смерти.
В Ленина стреляли.
Вчера он слышал голос Ленина, а позавчера Ленин, весело посмеиваясь глазами, говорил с ним вот так, совсем близко…
Еще и еще раз он перечитал телеграмму. Потом спросил:
- Когда идет поезд на Москву?
И, не дослушав ответа, пошел на вокзал. Ему говорили о специальном вагоне, он не слушал. За его спиной была солдатская котомка, фуражку он низко надвинул на глаза. Он шел в расстегнутой шинели, в больших, со сбитыми каблуками, болотных сапогах. И никто не видел, какое выражение было в его глазах - там, под низко надвинутым козырьком фуражки: может быть, опять то детское и чистое выражение непонимания? В Ленина… Стрелять в Ленина!