Озадаченные ярославцы отпрянули и, опасливо оглядываясь, стали разбредаться. Отошёл и Антон, остановился у подворотни ближайшего дома и, досадливо сжав зубы, ждал, чем всё закончится.
У тумбы остались самые упрямые. Среди них — крестьянин, худой рабочий, несколько гимназистов и студентов. Человек десять. Милиционеры толчками и пинками прогоняли их. Взъярился, получив от Карасёва ногой в спину, рабочий.
— Совсем очумел, сволочь? — ощерился он, обернувшись. Но Карасёв с наезда пнул его сапогом в плечо. Рабочий отлетел и упал на мостовую.
— С-сука… — прошипел он, пытаясь подняться. Но застыл. Прямо на него — в упор — глядел чёрный злобный зрачок револьверного дула.
— Отпрыгался, гнида! — оскалился Карасёв и спустил курок. Хлопнул выстрел, но в этот самый момент рука его резко дёрнулась вверх, и пуля хрустко врезалась в стену дома, брызнув жёлтой штукатуркой. Испуганно всхрапнула и затопотала лошадь.
— Остынь, Карасёв. Остынь… — сквозь зубы проговорил ему Фалалеев. Он и ударил его под руку. — Это зря, — сказал он громче, уже для публики. — Мы ж не большевики, в конце концов! Мы — народная власть, мы всё по закону… Расходитесь, граждане. Расходитесь, не задерживайтесь. Прочитали — и пошли. Пошли, пошли! — уже мягко, без угрозы, покрикивал он.
— А это… Ваше благородие… Или как вас теперь? — ершисто проговорил Мишкин голос. А потом Антон увидел и самого Мишку, маленького вертлявого паренька в ученической фуражке. — Вон же написано: гражданские свободы! А вы нас гоняете! Разве по закону?
— Та-ак… — прищурился Фалалеев и направил коня к тумбе. — Это кто тут? Ты, что ли, молокосос?
— А вы не обзывайтесь! Нет такого закона, — вытянулся по струнке Мишка. Голос его дрогнул.
— Молчать! — рявкнул Фалалеев и потянулся было правой рукой к кобуре. Но совладал с собой.
— Грамотный, значит? Умный, да? — зло кривя губы, стал он наседать на Шарапина. Тот отступал, отходил в сторону, но начальник милиции мастерски орудовал поводьями, пока не припёр его снова к тумбе. Ноздри коня горячо, с прихрапом, дышали пареньку в самое лицо. Мишка пытался глядеть прямо на Фалалеева, но видно было, как ему страшно. Лицо стало белым, как мел. Подкашивались колени.
— Значит, ты умный? А это видел? — летней грозой прогремел над ним Фалалеев и указал на тумбу. Там, поодаль от листка с воззванием, был ещё один. — Читай! Вслух читай, грамотей, мать т-твою перемать! — густо, как тяжкий колокол, гаркнул он. — Пункт второй!
— В…впредь… до вос…становления нормального течения жизни в городе Ярославле… — забубнил перепуганный Мишка. Губы прыгали. Зуб на зуб не попадал. — Вводится военное положение и запрещаются… в…всякие сборища на улицах в пуб…бличных местах… Полковник Пер…Перхуров, — сглотнув, выговорил он.