. Наслушавшись горьких рыданий, доносившихся целыми днями из комнаты Джет, Френни забила гвоздями все оконные рамы на втором этаже, чтобы быть уверенной, что сестра не сумеет открыть окно, если вдруг примет решение покончить с жизнью.
Утешение Френни искала в объятиях Хейлина, хотя и знала, что так нельзя. Она поклялась себе, что будет с ним только раз, а потом все закончится, но они виделись каждый день. И чем сильнее они сближались, тем труднее ей было смириться с мыслью о неизбежном расставании. Она должна была поговорить с Хейлом уже давно, но не могла заставить себя приступить к этому разговору. Ни сейчас, ни потом и вообще никогда, вот что она должна была сказать. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Мне будет больно тебя потерять, но лучше уж потерять, чем погубить. Каждый день она говорила себе, что сегодня она ему скажет, что им надо расстаться, но он приходил, и вся ее решимость сходила на нет, и они занимались любовью в гостевой спальне, а потом просто лежали, прижавшись друг к другу, утомленные и счастливые, и наблюдали, как Льюис бесшумной тенью кружит по комнате.
– Маму хватил бы удар, – сказала Френни. – Она не любила животных.
– Льюис не просто животное, – сказал Хейлин. – Мне иногда кажется, он знает, о чем ты думаешь.
– В смысле, он мой фамильяр? Значит, по-твоему, я ведьма?
Френни прижалась щекой к груди Хейла, закрыла глаза и стала слушать, как бьется его сердце. Она могла бы лежать вот так, рядом с ним, целую вечность. Она подумала о записях в дневнике Марии Оуэнс и опять промолчала, хотя понимала, что завтра ей будет еще труднее заставить себя заговорить.
– Мне все равно, кто ты. Главное, что ты со мной, – сказал Хейлин.
Когда Джет все-таки вышла из комнаты, ее роскошные черные волосы были сострижены почти под корень и торчали неровными клочьями, потому что она обкорнала их маникюрными ножницами. Она отбывала свое наказание. Она принесла всем столько горя, разрушила столько жизней. Она знала, почему глаза Френни воспалены от непролитых слез и почему сестра до сих пор носит черное платье, которое надевала на похороны родителей. Однажды Френни заперлась в папином кабинете, где на столе по-прежнему были разбросаны его бумаги, а в воздухе плясали пылинки, и позвонила в приемную комиссию Рэдклиффа, чтобы отозвать свой запрос на поступление. Все это она проделала тайком, но ее голос разнесся по вентиляционным трубам, как раньше по ним разносились слезные исповеди папиных пациентов, и Джет невольно подслушала разговор.
Френни увидела, что сделала с собой сестра, и обомлела.