— Садись, — распорядилась Динка. — Слушаем тебя.
Я машинально села, не потому что вздумала подчиняться Динке, а потому, что не знала, с чего начать. Обе они смотрели на меня молча — ждали. Только и смотрели и ждали по-разному: Лариса с любопытством — зачем Кулагина явилась, а у Дины сквозило злорадство: явилась, так знай — осмотрим и осудим-пересудим, как понравится. Но именно этот недобрый Динин взгляд привел в равновесие мои нервы: я рассердилась на себя за то, что растерялась перед наглой девицей. И с нарочитым вниманием начала рассматривать комнату — ковер над тахтой, телевизор с большим экраном, тяжелые бордовые занавеси на балконной двери. В серванте — хрусталь.
— А вы ничего живете. — Я повернулась к Ларисе.
Отозвалась Дина:
— Гляди-ка — оценщица! Тебе, может, еще холодильник открыть? Или показать — что в шифоньере?
— Спасибо, — ответила я. — Пока не надо.
Я принимала предложенный Диной развязно-иронический тон. Она хотела уронить меня в глазах Ларисы своими колкостями, точно определив, что пришла я неспроста. И вступала со мной в поединок. На ее стороне была сегодняшняя дружба с Ларисой. Но на моей — многолетняя школьная жизнь. В седьмом даже сидели за одной партой. И я сама кинулась в атаку, вспомнив изречение одного из великих о том, что вернейший способ обороны — нападение.
— Послушай, а кто ты?
Она приподняла с тахты взлохмаченную голову, посмотрела на меня насмешливо.
— Ларь! Твоя Кулагина — не шизик? Ввалилась без повестки и еще допрос учиняет.
— Но ведь ты тоже спрашивала, кто я?
— Так я же не вперлась в твою квартиру.
— Положим, и эта квартира — не твоя.
Она вскочила:
— Ларь! А может, нам ее в шею?
Это был уже грубый приемчик. И тут подала голос Лариса:
— Ну что тебе?
Она спросила негромко, глядя на меня в упор. Но как и тогда, в школе, я не поняла, что было в ее глазах — твердость? упрямство? растерянность? Она подстегивала меня, подражая Динке, но не хотела обидеть резкостью. Это мне придало уверенность: мы все-таки найдем с ней общий язык. И лучше всего не юлить.
— Видела сейчас, как забирали этих… ваших.
Ларисины глаза забегали — она посмотрела на Дину, опять на меня и остановила взгляд на столе. «Да они же здесь и пили!» — сообразила я. Мою догадку сразу подтвердила Дина.
— Уродопалы несчастные! Говорила, не рыпайтесь, так поперли. «Посидим культурненько». Вот и загремели. Посидят теперь в вытрезвителе, идиёты! Один твой Сивкин-Буркин, хитрюга, откололся, чистенький.
«Твой Буркин»! Я тоже метнула взгляд на стол — тарелок пять, стаканов пять. Кроме двух парней да Дины с Ларисой, был кто-то еще. Ларисина мать? Нелепо думать: мать в такой компании. Значит, Бурков?