Да, все-таки не зря я пришла к Ларисе и осталась у нее на ночь. Конечно, это не значит, что без меня непременно случилось бы что-нибудь непоправимое. Однако мое присутствие сдерживало их. И Сироту-Терехина. И Динку тоже. Она… Даже вспоминать противно, как вела себя она. В пьяном исступлении она кричала нам с Ларисой:
— Вы обе дуры! Дуры-чистюли! Не хотите знать радостей в жизни. А чего боитесь? Все трын-трава, дуры! — И целовала подряд всех парней, когда проигрывала в карты — было такое условие.
Они играли в карты, когда я вернулась.
А когда Сирота снова взял в руки фотоаппарат, Динка потребовала, чтобы он снимал ее крупным планом. И начала раздеваться. Сначала оголила одно плечо, потом другое. Сирота, хихикая, щелкал затвором, а все смеялись, глядя на бесстыдную Динку.
Я не выдержала, бросилась к Сироте, хотела вырвать аппарат.
— Прекрати!
— Нервных просим не смотреть! — ответил он и, оттолкнув, сфотографировал и меня.
А Динка кричала, размахивая руками:
— Ох, ох, такое настроение — всех бы изуродовала!
Мы с Ларисой ушли в спальню. Сирота ворвался следом. Лариса попробовала говорить с ним миролюбиво, отделываясь шуточками. Но он совсем обнаглел. Тогда я сорвалась с места, вытолкала его за дверь. Лариса помогала мне держать дверь.
А Динка опять кричала что-то насчет нашей девчоночьей дурости. Потом уселась играть с Сиротой в карты. Гвоздилов уже спал, свалившись на тахту. Бледнолицая долговязая с белогривым бородачом куда-то удалились. Поп-музыка, которая оглушала нас весь вечер, наконец стихла. Да и все постепенно угомонились — Динка примостилась рядом с Гвоздиловым, Сирота заснул прямо в кресле.
Мы с Ларисой до утра просидели на кровати, забравшись с ногами под одеяло, шепотом разговаривали, вернее — говорила я, убеждала, что надо с этой шарагой кончать. И она соглашалась, ругала парней — не понимают хорошего: хотела сладить для них по-настоящему застолье, принять гостей по-взрослому, они же нализались, как свиньи. Но Динка другая.
— Чем же она другая? — сердито спросила я.
— Добрая.
— Видели мы ее.
— Ну, сегодня и она хватила через край. А вообще — другая.
Я вспомнила, как Динка стоит за прилавком, как разговаривает с пожилыми покупательницами, как развязно ведет себя с парнями, и не могла уразуметь, в чем же она другая…
За окном уже голубело небо, когда мы с Ларисой, прижавшись друг к другу, задремали. Но не успела я закрыть глаза, в квартире оживились. К нам вошла Динка, плюхнулась на кровать.