По реке проплыл катер с разноцветной стайкой туристов на борту.
Юля не выдержала, прервала мхатовскую паузу:
— И вы уехали?
— Нет! Как тут было уехать, когда Степа на меня сиротскими глазищами смотрит! Я поменял билеты, — буднично, будто бы не рисуясь, ответил Богдан. — На следующий день мы с утра отправились в зоопарк и дежурили у львиного вольера, пока эта зверюга не вышла.
Юля подпрыгнула на скамейке.
— Ух! Какие вы с женой молодцы!
— Не знаю, молодцы мы были или огурцы, — заскромничал Богдан, — а только поволноваться со Степой нам пришлось. Вот, например, был случай. Степочка по дороге из школы набрал опят в центральном парке и сам себе их пожарил. Он уже был самостоятельный шестилетний мужчина, умел обращаться с плитой. Сам себе нажарил грибочков, разогрел картошку, сел за стол. Хорошо, тут моя мать с работы вернулась! Мы тогда все вместе на Таврической жили, у моей мамы. Ну вот, мама взглянула на остаток грибов и обнаружила, что это не опята, а поганки. Когда она это нам вечером рассказала, у меня прямо холод по спине прошел. Приди она на полчаса позже…
— Боже мой!
— Впрочем, это еще цветочки были. Был период, когда я чуть не поседел из-за этого мальчика. По ночам зубами скрежетал во сне.
— А что такое было? — заволновалась Юля.
— Его во втором классе хотели выгнать из школы. Мальчик просто перестал учиться. Когда его вызывали к доске — он молчал. Молчал, как партизан на допросе. — Богдан начал рассказывать и почувствовал, как в груди сжался комок. — Дома то же. Что тебе задали? Молчит. Звоню родителям его друга. Ага, вот что задали. Ну, простейшая задачка, вроде «два на три умножить». Ты понимаешь, как ее решить? Молчит. Хорошо, а сколько будет, если к двум прибавить три? Молчит и качает головой: не знаю. На все вопросы — не знаю, не понимаю, не могу. В первом классе-то у них, у шестилеток, особых заданий не было. Прописи писали, пели, рисовали — вопрос об ай-кью не возникал. А во втором — возник. Жили мы жили и вдруг обнаружили, что у нас сын — дурак, — со смешком сказал Богдан.
— Как же — дурак? — тихо переспросила невестка.
— Совершенно серьезно. Его учительница мне на полном серьезе сообщила: у вашего Степы задержка развития, он в общей школе учиться не может. Придется переводить его в школу коррекции. Понимаете, что это? Школа для дебилов. Я как услышал…
О, разговор с училкой был из таких разговоров, какие врагу не пожелаешь! Вспомнив его, Богдан понял, что его до сих пор — двадцать с лишним лет спустя! — потряхивает от гнусных слов педагогической грымзы. Он отвернулся, изучая уличный фонарь «под старину», с розоватыми стеклами, будто не было ничего интересней.