Я смеюсь: похоже, этот парень, один воспитывающий дочь, – в каком-то смысле мой товарищ по несчастью.
Мы приехали в Париж в августе прошлого года, и с тех пор от нас ушли две няни. Будем надеяться, что с Энни все сложится. Бог, как говорится, любит троицу. Раньше Олив была веселым добрым ребенком. Она сможет стать прежней – я в этом уверен. Понимаю: я слишком многое спускаю ей с рук, нужно быть строже. Но я не могу наказывать ее после всего, что она пережила.
Что она пережила? Смерть сестренки или брата? Или матери? А может быть, тяжелый развод родителей?
Ох, извините меня за эти излияния. Вы, наверное, либо уже задремали, либо думаете, к какому психотерапевту меня перенаправить. Либо, того хуже, решаете, как поскорее вернуть домой Энни.
Я опять смеюсь. Милый он, этот профессор.
Все это я к тому говорил, что тоже воспитываю дочь один, как и Вы. Понимаю Ваше беспокойство и постараюсь, пока Энни под моим присмотром, способствовать потеплению ваших отношений. Обещаю Вам, что все эти несколько месяцев буду заботиться о ней как о собственном ребенке.
С наилучшими пожеланиями,
Том
+1 888 555 2323
Перечитываю письмо, напряжение потихоньку отпускает. Нужно поблагодарить этого человека за понимание и сочувствие. Стараясь соответствовать его неформальному тону, пишу:
Здравствуйте, Том!
Спасибо Вам за доброе письмо. Мне теперь гораздо легче. Только, если можно, не говорите, пожалуйста, Энни о нашей переписке. Вы не ошиблись: у нас с ней сейчас действительно непростые отношения. Наверное, она не поймет, пока сама не станет матерью, как это важно – знать, что ребенок в безопасности и есть кому о нем позаботиться.
Похоже, я перещеголяла Вас по части заявлений исповедального свойства. Когда пишешь по электронной почте человеку, которого лично не знаешь, возникает своеобразное ощущение свободы. Извините.
И еще раз спасибо. Не могу передать Вам, как я рада, что Энни оказалась в надежных руках.
С наилучшими пожеланиями,
Эрика
Через час я стою в ванной, обернутая полотенцем. С меня стекает вода. Мне позвонил сотрудник аэропорта острова Макино (точнее, это просто взлетно-посадочная площадка).
– То есть как – вы закрываетесь? – я судорожно сжимаю телефон в руке, но стараюсь говорить спокойно, напоминая себе, что здесь не Нью-Йорк.
– Мы сожалеем, миз Блэр. Полоса нуждается в ремонте. Это займет пару недель.
Потираю двумя пальцами переносицу. После обеда мне опять придется пересекать пролив на чертовом снегоходе. Скользить по быстро тающему льду. Держаться за Кертиса Пенфилда. Меня бросает в пот.
Надеваю солнечные очки, чтобы скрыть отсутствие макияжа, и накидываю куртку. Как только за мной захлопывается наружная дверь, меня обдает теплым воздухом. Градусов пятнадцать! Какого черта? Сегодня ведь только шестое марта! Рысцой пересекаю пять кварталов, отделяющие дом Кейти от причала, которым владеет Пенфилд. Длинные полы незастегнутой куртки трепыхаются, как хвосты смокинга.