Каждый раз ей показывали в сторону, прямо противоположную той, куда она шла. Савельев не сидел на месте.
— Вот он, — указал ей наконец пожилой рабочий в брезентовой робе.
Лена подошла поближе.
Невысокая взволнованная девушка ухватила Савельева за рукав пыльного суконного пиджака.
— На вашем участке четыре человека до сих пор не сделали прививки! — стараясь перекрыть шум вибраторов, напрягала она голос. — В том числе и вы…
— Опять прививка! — вырывая рукав, взвизгнул Савельев. — Пусть меня повесят, а я никого заставлять не буду и сам не сделаю! Знаю я эти прививки! В такое горячее время вы мне половину людей вывели из строя!.. Нам сейчас не до прививок!
У него тряслись щеки от негодования.
Не дожидаясь, чем это закончится, Лена тихонько отошла в сторону и отправилась разыскивать Петра Афанасьевича — в управлении строительства ей посоветовали поговорить с ним или с Савельевым.
Петр Афанасьевич, подняв измазанные в масле руки и вытирая сгибом кисти лоб, сказал:
— Я вас очень попрошу — немного попозже. Ну, хоть в обед. А сейчас… Как бы это сделать?.. Вот мы пригласим одного товарища, молодого бригадира, он вам все расскажет.
Павел заметил Лену еще раньше.
Чего она тут лазит? — думал он с раздражением.
Но когда Петр Афанасьевич позвал его, он посмотрел на Лену и вдруг улыбнулся. Он не ожидал, что она так смешается. Лена взялась рукой за маховик компрессора, а затем провела ладонью по лицу — на лбу и на носу у нее остались длинные полосы темной смазки.
Улыбнулась и Лена.
— Вот мы… встретились… — сказала она.
Больше всего он боялся, как бы Лена не заметила, что и для него многое тут внове. Пояснения давал коротко, отрывисто, поглядывая на часы.
— А что это у вас? — спросила Лена, показывая на высокую ажурную мачту возле цеха.
— Молниеотвод.
— Громоотвод? — осторожно осведомилась Лена.
— Молниеотвод, — повторил Павел. — Гром не отводят. Гром — это звук…
У Максима Ивановича в глазах зажегся ласковый огонек, и Лена была ему очень благодарна. Никогда еще не нуждалась она в поддержке так, как сейчас.
Она читала Максиму Ивановичу свой очерк о строителях.
Очерк был немного бессвязен. В нем, вероятно, не хватало знания предмета. Но было в нем такое горячее, такое искреннее увлечение, такое неподдельное уважение к труду, что Максим Иванович не мог не поддаться его обаянию, а Лена испытывала большую признательность за то, что он это понял.
Возбужденная, радостная Лена, перед тем как пойти в редакцию, надела свое любимое голубое платье, доставшееся ей таким необыкновенным образом. Она его ни разу не надевала на работу.