В оценке последнего события за исходную точку надо принять тот факт, что руководства бывших союзных республик, крупнейших подразделений советской номенклатурно-территориальной иерархии, в основном происходящие из этой иерархии, объявили сами себя и признали друг друга подлинными главами суверенных государств, реализовавших свое конституционное право выхода из Союза. Соответственно тип легитимности, который мы сейчас имеем на большей части земель канувшего в Лету СССР, представляет собой как бы забродившую, набухшую и выплеснувшуюся из своих рамок советскую бюрократическую легитимность. Главный вопрос для аналитика – в том, каким образом «сливки» номенклатуры, во многих случаях пребывавшие в сверхнатянутых отношениях со «своими» националистами, смогли в своем сознании перешагнуть разрыв между двумя принципиально различными рангами суверенитета – суверенитетом членов федерации и суверенитетом независимых государств?
Думается, мы все еще не в полной мере оценили роль уже затрагивавшегося «прибалтийского» фактора. В послевоенный период образ СССР «изнутри» резко отличался от того, как это государство рисовалось извне, в глазах Запада.
Изнутри, со стандартно-советской точки зрения, он представал федерацией из 15 однотипных образований наподобие западногерманских земель или американских штатов. Извне же он виделся государством из 12 подобных органических для него штатов, к которым примыкали три аннексированных прибалтийских государства, целиком включенных в его состав на формальных правах таких же территориальных подразделений. Для Запада 20-летняя государственность прибалтов, успевших вписаться в европейские структуры согласия, была явлением качественно иным, чем эфемерная по своей продолжительности государственность закавказских республик в течение 2–3 лет гражданской войны или, тем более, участь Молдовы, представлявшей собой в XX веке не государство, а всего лишь территорию, отходившую то от России к Румынии, то от Румынии – к СССР.
Независимо от вопроса об имперстве СССР и о правах его наций-этносов на самоопределение, Прибалтика в послевоенной «евроатлантической» картине мира так же не была частью СССР, как ныне юг Ливана не является частью Израиля. «Признание» и «факт» вступили в жесточайший конфликт Несоизмеримость двух интерпретаций советского территориального устройства оборачивалась несоизмеримостью прогнозов на будущее: для наблюдателя изнутри независимость Прибалтики должна была означать разрушение Союза, между тем как западные лидеры могли искренне желать свободы прибалтам, столь же искренне не желая – по геостратегическим и иным соображениям – развала СССР.