Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования (Цымбурский) - страница 223

Именно из-за стечения всех перечисленных факторов война за Пригородный район оказалась столкновением обществ с разными функциональными приоритетами, воплотивших «горный» и «равнинный» варианты суверенизации постсоветского юга. Отсюда происходят неожиданные следствия. Если общества с доминированием политической функции тяготеют к выделению все более мелких трайбов с их целезаряженными «правдами», то в Северной Осетии 1992–1994 годов номенклатура открыла перед собой перспективу, определяемую возможностью отождествить интересы титульного этноса с интересами республики как более широкой интегративной целостности. Пока российская власть в те годы маялась с постоянно пребывавшей на грани внутреннего взрыва Чечней, Северная Осетия, официально декларируя «единство и неделимость» России, начала обкатывать вариант вырастания в приграничное государство – пусть зависимое, доминионального типа, но государство, последовательно обеспечивающее себе внутреннюю лояльность граждан ради внешнего самоутверждения и возвышения в масштабах региона перед лицом центров, признанных миром, – будь то Москва, или Тбилиси, или любой иной центр.

Вот здесь-то перед такой властью и встает вопрос о престижных целях, изменяющих, хоть «чуть-чуть», миропорядок и потому столь желательных для конституирования национальной политики как самостоятельной активности государства, не сводящейся только к реагированию на раздражители извне. В 1992 году «искушение с юга» оказывается особенно сильным, открывая перед Владикавказом возможность обретения таких собственных целей, которые притянули бы внимание к этой региональной столице и на Северном Кавказе, и в Тбилиси, и в Москве, и намного шире, подспудно неся в себе промелькнувшую у Галазова уже на апрельской встрече с Кулумбековым наметку «государственности Главного Кавказского хребта». Вопрос состоял лишь в том, как сочетать подобные, по сути революционные, притязания с отстаиваемым принципом «неизменности границ», так чтобы эти притязания, работая на внешний и внутренний имидж галазовского руководства, в то же время никак не подрывали реноме оплота геополитического консерватизма.

К концу 1992 года ответ на этот вопрос уже определился. Социумы Северной и Южной Осетии начинают обретать вид полюсов этакой комбинированной биполярной метасистемы. Каждый из этих полюсов, будучи взятым по отдельности, мог бы тяготеть к переразвитию одной из базисных социальных функций. Для юга это была бы функция выработки и преследования «высокоценных» целей, наркотизирующая группы интеллигентов и людей оружия; на севере – функция поддержания существующего порядка и его ритма, выполняемая североосетинскими, а в какой-то мере и связанными с ними российскими интегративными, в том числе и силовыми, структурами. Переразвитие политической функции грозит диссипацией общества – приведенное выше свидетельство Чочиева показывает, что подобная опасность то и дело вставала перед Южной Осетией. Переразвитие же интегративных механизмов, особенно в обстановке глубокого экономического спада, было бы способно обернуться стагнацией и отнятием у общества всяких перспектив – состояние, которое в конечном счете лишь усугубили бы, а не оправдали обстоятельства «осажденной крепости». Соединение же двух систем-полюсов в одну метасистему через сеть связей (делегации, инвестиции, совместные заседания руководств и общие решения по насущным вопросам, различные виды взаимопомощи, реальные или символические) создавало предпосылки для того, чтобы каждая из систем начала частично работать на другую. Благодаря югоосетинской проблеме Северная Осетия обретает с 1992 года возможность для самой активной внешней политики среди всех республик Северного Кавказа, кроме Чечни, – причем для политики, простирающейся за пределы России и выглядящей подлинно «национальной», предельно вдохновляющей, с точки зрения интересов титульной нации-этноса. Взамен юг как бы получал легитимизацию своей воли к суверенитету за счет ослабления революционности своих установок. Революционный и легитимистский полюса метасистемы начинают через Главный Кавказский хребет обмениваться избыточными порциями своих потенциалов.