На эту готовность Чибирова Грузия через полгода ответит по-своему: когда руководство РЮО по каким-то местным делам пожелает войти в сношения с соседним Горийским районом, грузинские СМИ возвестят, что Самачабло признало себя достойным пребывать в Республике Грузия на правах этнической автономии. Мало кто расслышит возмущенный возглас из Цхинвала о намерении договариваться на «межгосударственном уровне» [СО, 1995, 4 мая].
А пока что, в конце октября 1994 года, комиссия, о которой хлопотал Галазов, наконец начинает свою работу Начинает, чтобы тут же «поплыть» в дебатах о финансировании североосетинского миротворческого батальона, в обсуждении преступности, разгулявшейся на дорогах вокруг Цхинвала, в толках о каких-то деньгах, якобы испарившихся из рук свергнутого кулумбековско-чочиевско-тезиевского правительства… Экономической блокаде РЮО не виделось конца (да, кажется, не видно и до сих пор, в конце века). Тбилиси даже для четырехсторонней комиссии не хотел делать вида, будто намеревается возмещать этой республике нанесенный военный ущерб или заводить следствие против грузин – «героев» походов на Цхинвал. Одно слово – «Самачабло»!
Как мы помним, условием, заложенным в «осетинский проект», было мирное сосуществование с опаснейшей силой региона – Чечней, тем более необходимое ввиду идущего разоружения осетин. Но уже в 1993 году во владикавказской прессе проскальзывают толки о непубликуемом договоре насчет дружбы и сотрудничества Чечни с Ингушетией [СО, 1993, 23 июля]. А в августе 1994 года в открытую прогремел демарш Ичкерии, протестующей против распространения Москвой чрезвычайного положения на якобы «спорные» районы между Грозным и Назранью. В эти районы вступают чеченские отряды, и одновременно разведывательные самолеты Чечни начинают патрулировать район Моздока [СО, 1994, 2 августа]. «Стыр Ныхас» реагирует стремительно, стараясь умилостивить наступающих: «Осетинская земля не должна стать плацдармом насильственного акта против Чеченской республики, равно как и против любой другой республики на Северном Кавказе. Российско-чеченские отношения должны быть разрешены только мирными политическими средствами, а государственное самоопределение Чеченской республики – дело самого народа этой республики» [СО, 1994, 18 августа]. Галазов понимает эти настроения; но еще лучше он сознает, что для Владикавказа, с его задачами на юге и востоке, дразнить «единую и неделимую» немыслимо.
Всю осень он мечтает примирить Россию и Чечню, призывая к общекавказской мирной конференции в своей столице. На октябрьском праздновании 220-летия осетинского пребывания в империи он прославляет «традиционное стремление» Чечни и Осетии «к дружбе и взаимопониманию» и «волю к миру», проявленную Дудаевым в ноябре 1992 года [СО, 1994, 18 октября]. Через месяц он уже вопреки всякой очевидности оспорит «утверждения, что из нашей республики в Чечню отправляются вооруженные формирования и техника» [СО, 1994, 21 декабря]. В конце декабря – январе 1995 года он твердит о «невмешательстве» Осетии во внутренние дела Чечни, о готовности поддержать там любой переговорный процесс – но также и о выполнении Осетией своих обязанностей как части России [СО, 1995, 17 января]. «Северная Осетия» печатает статьи, разъясняющие, что «федеральные войска вправе пребывать в любой точке федерации» [1995, 31 января]. На фоне этих метаний владикавказского «легитимиста» громко и радостно для Москвы звучат слова союзника по СНГ Э. Шеварднадзе о том, что «Россия должна защищать свои государственные интересы в Чечне и свою территориальную целостность» [СО, 1994, 20 декабря]. После этого требовать каких-либо подвижек от четырехсторонней комиссии становится бессмысленно: и югоосетинский, и абхазский вопросы надолго замораживаются антисепаратистским консенсусом двух причерноморских «империй».