как монгольского. К примеру, он подчеркивает физиогномическое сходство японцев и аристократов кыпчакского ханства, бывших завоевателей и правителей Руси. Он идет еще дальше и отмечает, что даже правители современной России похожи на «нас», азиатов, и приводит в пример Сталина и (!) российского премьер-министра Виктора Черномырдина (Shiba 2003: 58).
Отчетливо политическая природа «азиатской идентичности» применительно к дискурсу о Северных территориях становится очевидной в заключительной части книги «О России», где Сиба впервые касается территориального спора между Японией и ее северным соседом. К Северным территориям Сиба добавляет Монгольское плато (так он называет Монголию); все эти территории были, по его мнению, отняты Советским Союзом у Японии и Китая соответственно по результатам Ялтинской конференции. Как хорошо известно, в феврале 1945 года на встрече Большой тройки была среди прочих соглашений о мировом порядке после войны достигнута и договоренность о независимости Монгольской Народной Республики (Внешней Монголии), а также согласована передача Советскому Союзу Курил и Южного Сахалина. Возможно, что важную роль в создании этого общего образа жертвы, артикулированной через общую азиатскую идентичность, сыграла официальная поддержка Японии со стороны Китая, который высказывался по вопросу Северных территорий с середины 1960-х по 1980-е годы. И Китай, и Япония представлены как жертвы экспансионистской политики современной России, и Сиба призывает японцев рассматривать спор о Северных территориях в более широком контексте (Shiba [1986] 2002: 243–247). Можно показать, что, взывая к азиатской идентичности Японии, этот нарратив вытесняет айнский вопрос и усиливает легитимность запросов Японии в более широком контексте противостояния между Россией и Азией (Китаем, Японией и народами Сибири).
Сегодня главенствующий в Японии нарратив об истории коренного населения Северных территорий и их взаимодействии с Японией и Россией целиком находится в русле, намеченном в первых произведениях по этой теме и закрепленном в работах Сибы. Стараясь удержать айнов в поле японской идентичности, главные публикации по этой теме продолжают воспроизводить нарратив о японской колонизации айнских островов как об «отважном и сопряженном с многими трудностями развитии исконных земель» (см., например: Koizumi (ed.) 2003: 35; а также Nemuro City Office 2003). Как и у Сибы, отношения между Японией периода Эдо и айнами изображаются как мирные торговые взаимодействия (Ibid.: 68–73). Торговля перерастает в «совместную жизнь» с айнами (Hopporyodo mondai taisaku kyokai 2002: 7) и задает «программу развития», приведшую к «повышению жизненных стандартов айнов» (Koizumi (ed.) 2003: 84–85). На фоне этого русские экспедиции на Курилы описываются как «подавление сопротивления айнов» и их «эксплуатация», начиная с первых годов XVIII века (Ibid.: 76–78).