Николка отложил колодку с недошитым брезентовым сапогом, встал из-за стола и подошел к широкому окну, выходящему в сад. Вечерние сумерки погасили краски, и кусты под окном казались застывшими клочьями серого дыма. Река Белая и в самом деле была сегодня белой от покрывшего ее тумана. А на той стороне ее сплошной зубчатой стеной чернел пихтовый лес.
Еще вчера весь день где-то вдали надсадно бухали артиллерийские выстрелы и небо над пихтачом вспыхивало недобрыми розовыми всполохами. Сегодня же было тихо, и только зарево далекого пожара освещало бегущие по небу облака.
— Ты чего, Коля? — окликнул его кто-то из ребят.
— Так, — ответил Николка, прижался лбом к холодному стеклу и задумался. Сегодня ему было как-то особенно грустно — вспомнился дом, родители, маленькие братишка и сестренка.
Сколько событий произошло с того памятного вечера, когда мать проводила его на пароход, отплывающий из голодной Москвы в далекую Уфу. Ехали долго, днями стояли в Рязани, в Нижнем Новгороде. В каком-то прибрежном лесу два дня пилили деревья на дрова для топки. На остановках на пароход лезли не признающие никаких резонов дядьки и тетки в замусоленных ватниках и солдатских шинелях, с сундучками, узлами, винтовками. Возле Камского Устья кто-то в кромешной тьме обстрелял пароход из пулемета.
Теперь все это позади. Шестьдесят маленьких москвичей живут в барском доме брошенного имения под Уфой. Еще несколько дней тому назад жизнь текла спокойно и размеренно: подъем, завтрак, уроки, обед. Ничто, казалось, не могло нарушить установившийся порядок. Как вдруг поползли слухи один тревожней другого: взбунтовался Чешский корпус; два полка чехов с артиллерией продвигаются к Уфе. В самой Уфе и в окрестных деревнях стало неспокойно; временами слышалась артиллерийская стрельба, по ночам небо вспыхивало заревами дальних пожаров. А вчера вечером в усадьбу на взмыленных конях прискакал красноармейский разъезд. Заведующий колонией Петр Иванович, его жена и учитель математики взяли винтовки и уехали вместе с красноармейцами. С ребятами остались старик воспитатель Фома Егорыч и завхоз Геннадий Александрович, когда-то служивший в этом имении управляющим.