— И во мне как волна. Слушаю, слушаю, а потом как волна... и дума... и чудится, что это не ты пел.
— А кто я?
— Не знаю... Чудится, говорю... Ты слышал, чтоб ещё кто так пел... и складывал песни?
Засмеялся:
— Может... нечистая сила во мне!
Отшатнулась, часто закрестилась, закрестила его, съёжилась, глядела тревожно и с тем же самым испугом. Хорошо, в сей миг горели две свечи, иначе бы ничего не увидел и не понял бы, что она и вправду считает, что в нём что-то есть, какая-то неведомая сила, может, и правда нечистая.
— Потому и идти за меня не хотела?
— Тогда не потому.
— А почему?
— Что злой. Что вор. Что ловишь своих же товарищей для казни и каторги без всякой жалости. И радуешься, что все тебя боятся, со всеми делаешь, что захочешь, а как — непонятно.
— Ты-то какое видела зло от меня?
— А каменный мешок, плети.
— Кто сказал?! — вскинулся Иван.
— Да никто. Видишь, и счас злобишься!
Замолкли. Глядели глаза в глаза, в души друг другу глядели, и он почуял, что она уже не сильно его боится, почти не боится, больше хочет что-то понять.
— Но тож не из зла. Из любви. Знаешь ведь, как хотел тебя!
— Знаю. Если б не поняла, думаешь, согласилась бы? Думаешь, испугалась бы? Во!
И показала ему язык. Рассмеялась.
Он схватил её, прижал, прижал голову к своей груди и гладил радостно и нежно волосы, спину, руки, целовал их, а она у его груди глухо, срывающимся потеплевшим голосом бормотала ещё про то, как испугалась, когда услышала его песни впервые, и чего пугается до сих пор, и что очень уж он муж-мужик оказался ярый — тоже пугает! — что это всё не просто так, что что-то в этом есть, есть...
— Конечно, есть, конечно, — соглашался он, и они смеялись.
— А про товарищей моих бывших вот что послушай. Был на Волге старик — Батюшкой звали. Сам не воровал, но с ворами и для воров жил, молился за них. Один в целом свете за них молился. Лучше его никого не знаю, не встречал...
И дальше, дальше про Батюшку со многими подробностями, что тот говорил и что делал и как они собирались в Жигули, которые он так любил и вместо которых был тот вселенский, невиданной величины белый столб огня, который поднялся от той деревянной церкви, где он горел.
— Прямо к Господу, значит... Он за них... а они...
Выдохнул. Закрыл глаза.
А она скорчилась и, сжав на груди руки, вздрагивала, навзрыд плакала, не утирая слёз, они бежали ручьями. Потом, захлёбываясь, спросила:
— Ты узнал кто? Нашёл?
— Ищу.