— Хорошо, сестра, я с ней увижусь.
* * *
Он приходит во сне. Или тропки её сновидений приводят её постоянно, как прежде — в Место-Которого-Нет. Сломанная и забытая, она не нужна ему больше, но, спустя столько лет, все ещё боится заснуть, — иначе Он может узнать о её предательстве.
Снова путаются мысли, явь мешается с видениями. Ни отдыха, ни покоя, не замолкают в ушах голоса.
Отец, прошу Вас, ответьте, неужто смерть это сон?
Лица монахинь склоняются над её изголовьем. Воспоминания завладевают её сознанием и уносят вспять, туда, где…
…Ничего интересного. В тот день ей отрубили голову. Сначала она падала лицом в доски помоста, потом покатилась по ним с деревянным каким-то мерзким стуком (мир вихрем несся у неё перед глазами, пока не замер, превратившись в огромный красный сапог), — потом взлетела вверх и увидела их глаза, целую площадь ожидающих взглядов. Она улыбнулась им — маленькая невинная месть не ведающим, что творят.
Вот и всё.
Занавес.
Далее следует смена декораций.
* * *
Пересекая монастырский двор, священник увидел девочку из деревни. Тонкий, светлоголовый, ни на кого вокруг не похожий подросток. Короткая беспричинная радость осветила лицо старика улыбкой. Так, с улыбкой, Берад шагнул в тень и прохладу больничных сводов.
Высохшая и темная, как мумия, чужачка полулежала на кровати, а взгляд бесцельно бродил по комнате, и в нем была сила и боль, но не было надежды. Спустя какое-то время, зацепившись за Берада, он изменился.
Старая ведьма смотрела на Берада с насмешкой и сочувствием.
Прошелестело:
— Пусть монахиня уйдет.
Зоэ удалилась. Берад присел на край постели.
— Я хотела бы исповедаться, отец. Одна такая исповедь уже разрушила Вашу жизнь. Моя, пожалуй, Вас добьет. Но так и должно быть.
— Почему?
— Мы платим за всё, что совершили. Или не совершили. Небо мстит. Закон жесток.
— Я верю в милость.
— Поверьте в Божий гнев. Определенно, кто-то стоит милости, но не Вы. И не я.
Господь отвернулся от мира. Живые будут игрушками тьмы, вернувшейся на землю. И это я открыла ей дорогу.
Саад тяжело дышала. Берад протянул ей стакан воды.
— Мне трудно говорить. Я скоро умру. Но напоследок хочу как-то помочь беспомощным, предупредить…
Принесите мне бумаги и чернил, священник. Такие, как вы, больше верят написанным словам. Сложнее делать вид, будто ты забыл их, или не расслышал.
— Откуда ты знаешь меня?
— Я все знаю. Долгое время мой рассудок был помрачён. Среди скал и деревьев я прятала свой позор от Неба и людей. Мое безумие несло меня по земле, как ветер — туманную дымку. Теперь другое дело. Туман рассеялся. Мир меняется, в нем нет уже места для тех, кто и так уже давно мертв.