— Нет… — по моим щекам текут теплые слезы. Свободной рукой он хватает меня за затылок, фиксируя мою голову в одном положении, и, глядя мне прямо в глаза, в который раз сообщает:
— Я люблю тебя, — прежде чем его лезвие безжалостно распарывает мою щеку, параллельно оставляя глубокий рубец на искореженной душе.
* * *
— Нет, нет, нет!
Я подскакиваю на скомканной постели вся в слезах, трясусь, как в сильнейшем ознобе, закрываю лицо обеими ладонями, содрогаясь в беззвучных рыданиях, а когда отнимаю руки, первым делом замечаю яркий свет, льющийся в комнату сквозь незавешенное окно и распахнутую настежь балконную дверь. Дневной свет. И вазу, наполненную вызывающе роскошными красными розами. Я превращаюсь в неподвижную статую, в то время как мозг стихийно выдает одну за другой бессвязные мысли. После того, как Мишка ушел, я по привычке совершила ежедневный ритуал безопасности. Я закрывала дверь. Я задергивала шторы на окнах. Я просыпалась в самом разгаре беспокойных сновидений, и…
Мой взгляд, сканирующий каждый угол небольшой комнаты и все потенциально опасные места вроде шкафа или дверного проема в ванную, внезапно падает на выпачканные чем-то красным ладони, и я, смутно осознавая, что именно это может означать, дрожащими пальцами касаюсь щеки в том месте, где когда-то прошлось лезвие этого неизвестного ублюдка в клоунском гриме. И вскрикиваю резко, чувствуя боль вновь открывшейся старой раны, потревоженной грубым касанием. В ту же секунду моя голова взрывается от забывшихся, и лишь теперь вырвавшихся из архива памяти слов:
Когда твой шрам вновь закровоточит, это будет означать, что я вернулся за тобой.
Глава 22. КОГДА СЕРОЕ СТАНОВИТСЯ ЧЕРНЫМ
Миха
Монотонный голос отца служит мне успокаивающим фоном, от которого меня еще больше клонит в сон. Лишь легкая вибрация телефона попеременно возвращает меня в реальность, оповещая о входящем звонке, но я мало того, что не беру трубку, я даже не смотрю на дисплей. Сейчас это чревато. Сидя по другую сторону отцовского рабочего стола, подперев ладонью щеку, я самым бесстыдным образом клюю носом, ощущая себя провинившимся старшеклассником, чей список «подвигов» настолько огромен, что отцу порой требуется передышка перед озвучиванием очередного пункта. Алексей Петрович стоит ко мне полубоком, даже не подозревая о том, что большую часть его пылкого монолога я пропустил. Чертовых несколько бессонных ночей сделали из меня человека, способного спать с открытыми глазами в любом месте и любом положении, даже под риском получить нагоняй в случае разоблачения.