Я набросал прошение об отставке и отправился домой, где рассказал Патрис, что увольняюсь на следующий день. И снова мне пришлось опустить подробности того, почему.
Утро пятницы 12 марта было хмурым. Я встал и уехал до завтрака, так что не слышал, как Патрис сказала детям: «Возможно, у папы будет новая работа, но всё будет хорошо». Мы с Бобом Мюллером просмотрели ходатайства на нашем обычном утреннем заседании в штаб-квартире ФБР по террористическим угрозам, а затем вместе поехали в Белый дом на регулярный брифинг в Овальном кабинете по угрозам. Мы молча стояли, глядя в окно на Розовый сад, пока ждали, когда откроется дверь рядом с дедушкиными часами, чтобы присоединиться к утреннему президентскому брифингу. Я старался запомнить вид, который больше никогда не увижу. Дверь открылась.
Заседание казалось сюрреалистичным. Мы говорили о Мадриде, об Аль-Каиде, о чём угодно, кроме конфликтной ситуации, угрожавшей свалить администрацию. Затем мы встали и направились к двери. Мюллер шёл впереди. Я как раз огибал край дивана в нескольких шагах от двери, когда услышал голос президента.
— Джим, — произнёс президент, — найдёшь минутку поговорить?
Я вернулся, и президент Буш провёл меня через Овальный кабинет по короткому коридору в личную столовую президента. Мы сели за столом с одним стулом по каждой из четырёх сторон; президент сел спиной к окнам, а я занял ближайший к двери стул.
— Ты плохо выглядишь, — начал президент, с типичной прямотой добавив, — Нам не нужно, чтобы кто-нибудь ещё свалился. — Один из моих коллег из другого агентства потерял сознание, выходя из Западного Крыла днём или около того ранее.
— Я мало спал, — признался я. — Ощущаю громадную ношу.
— Позволь мне снять эту ношу с твоих плеч, — сказал президент.
— Хотел бы я, чтобы вы могли, господин президент. Но вы не можете. Я ощущаю себя стоящим посреди железнодорожных путей. Приближается поезд, собирающийся переехать меня и мою карьеру, но я не могу сойти с путей.
— Почему?
— Потому что мы просто не можем найти ни одного разумного аргумента в поддержку частей программы «Звёздный Ветер».
Затем мы обсудили детали программы и её сомнительные части. Я закончил, сказав: «Мы просто не можем ручаться за её законность».
— Но я говорю, что есть закон для исполнительной власти, — ответил он.
— Вы, сэр. Но только я могу сказать, что Министерство юстиции может признать законным. А здесь мы не можем. Мы сделали всё, что могли, но, как сказал Мартин Лютер: ‘Вот я стою здесь. Я не могу делать ничего другого’.
— Я просто хочу, чтобы ты не выплёскивал на нас эти возражения в последнюю минуту.