— А ничего, — ответила она, — ничего, сидите, пожалуйста, здесь, а я сама все приготовлю. Да вот еще покушайте…
Она бегала по комнате, по стенам притихшего дома металась ее бойкая тень. На столе появились студень, крынка с молоком, кусок сала, головка початого чесноку.
— Ну, вот и все, — вдруг сказала она, — все готово… — И она сняла платок — волосы полились по ее плечам золотыми волнами.
— Давайте, — согласился Санин и потянулся рукой к горлу, расстегнул въевшуюся, казалось, в самую кожу пуговицу.
Она, подставив ладонь к верхнему краю лампы, дунула на нее, свет погас.
Он слышал, как в темноте рушились ее одежды, он видел ее, когда она проходила совсем рядом с ним у окна, в которое украдкой просочился лунный свет.
— Вы где? — спросила она его. Санин испугался, заторопился, сдернул через голову завязанный мамой галстук.
— Я здесь, — отозвался он и решил про себя дальше молчать, потому что голос его показался ему чужим, неестественным.
Какое-то время было совсем тихо. Только сверчок, будто спохватившись, завел свою вечную песню.
…Она расчесывала спутавшиеся волосы гребенкой, глядя на него с такой нежностью, о какой он и не слыхивал до сих пор, не видал в самых что ни на есть заграничных фильмах. Он сидел перед ней за уставленным немудреными деревенскими яствами столом, наливал в чайную чашку с петухом на боку шипучее шампанское, изредка поглядывал на нее и аппетитно ел.
— Как хоть тебя звать-то? — допивая шампанское, спросил он, улыбаясь, — а?
— Да какая вам разница, — не сводя с него умиленных глаз, ответила она, — женщина я, и все!
— Ну, ладно, сегодня ты командуешь…
— А что, разве будет завтра?
— А если не получится?
— Должно получиться, я везучая.
— Ну, смотри…
А она будто и не слышала его:
— Вот так, как вы, есть будет — вилочкой, ножичком. Мне нравится, как вы едите. Ну, поешьте еще, поешьте, чтоб я запомнила, чтоб знала, чему учить Митьку-то моего.
— Нашего, — поправил ее Санин.
— А, — она махнула рукой, — завтра же забудете.
— Не забуду, — набычился Санин, — зачем ты так…
— Ну, ладно, ладно, просто я вас запомнить всего хочу — вот и пытаю, то так, то этак…
— А… — оттаял Санин, — ну, ну, запоминай. — И он подлил в чашку шампанского.
— Слушай! — вдруг спохватился он. — Давай тащи бумагу и чем писать… Я оставлю тебе свой адрес, напишешь мне, когда Митька, — он снова заулыбался во весь рот, — наш родится! Давай, тащи!
Она встала, поднялась на цыпочки и, пошарив за иконой, вытащила кусок пожелтевшей бумаги. Химический карандаш взяла с окна.
— Посылку недавно сестре отправляла — цел, гляди. Нате…