Голос у Чуплая гремел, парень останавливался и размахивал костылем.
— Думаешь, во мне слабины нет? Сколько хочешь. Каждому не скажу, а тебе, пожалуй. Когда мне ноги хотели отнять, я сам себя к смерти приговорил. Куда, думаю, обрубок годен? Пулю в лоб и — готово. Да пистолета в изголовьях не нашел. Догадались врачи, отобрали.
Лежал со мной в госпитале комиссар один. Душевный такой, веселый, по фамилии Ковальчук. Разговорились как-то, я ему рассказал про свой приговор. Он спрашивает: «А кто тебе на это право дал?» — «А я, говорю, не собираюсь ни у кого спрашивать». — «У революции обязан спроситься. Революция разрешит, стреляйся, а так не имеешь права».
Нашло на меня сомнение. А потом дает комиссар книгу одну, «Овод» Войнич. Читал я ее, пока в глазах не зарябит. Знаешь, какой там революционер был? Его расстреливали, он сам командовал. Прочитал я книгу, думаю: «Дудки, чтобы я себя стрелял! Пока хоть один палец шевелится, гадов лупить буду». Спасибо комиссару, помог мне слабину заглушить… А только как вышло? Я из госпиталя выписался, и ноги мне не отняли, а Ковальчук в тот день умер. Скоротечная чахотка. Кровью харкал, а об этом и не знал никто.
Сережа с жадностью слушал друга. Вот какой Чуплай!.. Не бешеный, железный!.. Сейчас провал урока казался совсем не стоящим внимания, а собственная горечь жалкой и ничтожной по сравнению с тем, о чем говорил Чуплай. Да он, Сережа, десять уроков даст, а своего добьется. Сегодня же пойдет к Анастасии Власьевне. Только не к Скворечне.
Они вышли на опушку, ослепительное солнце брызнуло в глаза. Снег искрился, и в каждой снежинке родилось новое солнце. Конечно, ничего не случилось!.. Сережа заспешил в общежитие, но Чуплай опять взял его за руку и повернул назад.
— Погоди, я тебе еще скажу. Самое главное… Ты, Сергей, способный, тебе все дается, даже стихи пишешь. Я тоже пробовал, да ни черта не выходит. Просидел вечер, получилась какая-то несуразица:
Эй, ребята, под красные знамена собирайтесь,
Выполняйте заветы Карла Маркса!..
А сегодня прочитал твой стишок в газете — меня дрожь взяла. Ведь ты можешь, Сережка! Можешь! Наш абанерский поэт!.. Ты, брат, этим не шути. Коли можешь, впрягайся в корень. Вот тебе комсомольское задание. Во что бы то ни стало одолей эту премудрость. По уши в землю уйди, но одолей. Сможешь?..
У Чуплая разгорелись глаза, раздулись ноздри. Он проговорил это тоном приказа, так горячо и страстно, что Сережа вздрогнул.
— Попробую.
— Запомни, я с тебя за это спрошу. Как комсомольский секретарь спрошу. Поэты нам, может, больше всяких других спецов нужны. Для мировой революции. К черту Есенина, Клюева и всяких там нытиков! «Ах, березка, ах, осинка!..» Я плюю на березки. С березками да осинками мы мировую контру не разобьем. Другое надо… Валяй со стихами в Москву. К Демьяну Бедному, к Маяковскому… Вот так, Серега, все силенки собери, а задание выполни. Не подведешь?