После долгого дня, утомляющей трудной дороги назад (под более свирепыми лампами, черствой луной), супа из сухих овощей и тухлого мяса, бабушка сидела в углу своих нар. Эти коричневые глаза были сухими и остекленевшими, но она всегда улыбалась, когда ловила на себе взгляд Яэль. Казалось, все ее зубы были разного цвета. Они хранили серость теней, черноту ночи. Очень немногие были пожелтевшего белого цвета. Они напоминали Яэль клавиши старого фортепиано.
– Волчица, – шепнула она прозвище Яэль на русском языке, – упрямое, яростное слово для упрямой, яростной девушки – и махнула рукой. – У меня есть что-то для тебя. Подойди.
Яэль пробиралась между тел своих сокамерниц (ее мать, девочка постарше, Мириам, и три другие женщины, которые никогда не разговаривали с ней). Солома из матрасов скребла ей ноги, когда она скользнула на пол.
Бабушкины нары были переполнены. Яэль взобралась через нагромождение костлявых, чернильных конечностей и обритых голов. У бедра бабушки был небольшой клочок матраса. Достаточный, чтобы она на нем уместилась.
Пожилая женщина улыбнулась и опустила руку в тонкую ткань своего платья. Магия или чудо – каким-то образом ее пальцы вернулись, держа кусок хлеба. Крошащегося так сильно, что края корочки врезались Яэль в десна, но хлеба. Чего-то, что заставит ее забыть тупой голод, грызущий ее изнутри.
– Ешь, – командовала бабушка.
Глаза Яэль виновато метнулись наискосок, где спали Мириам и ее мать. Как бы то ни было, она набила еду в рот, еще немного мучных унций прилипших к ее воробьиным косточкам.
– Ты сегодня видела доктора?
Рот у Яэль был полон. Она покачала головой.
Пожилая женщина вздохнула: «Ты – счастливица, волчица. Большинство детей, которые уходят в его кабинет, больше не возвращаются».
Острый кусок корки попал Яэль в горло. Она подумала об инструментах на серебряном подносе доктора Гайера. Не об иглах, а о более жестоких. Широкие ножи и скальпели – инструменты, которые он никогда не использовал на ней.
Ангел другого рода.
– Он, должно быть думает, что ты особенная, – продолжала бабушка. – Он хранит тебя. Не обращает на тебя внимания.
– Я ненавижу его. – Яэль проглотила последнюю крошку. Ее последняя инъекция была больше одного дня назад, но ее рука по-прежнему чувствовала огонь. Так много жара и боли в таком маленьком теле. Она собрала их все и вытолкнула наверх словами. – Я хочу, чтобы дым его съел.
Бабушка не велела ей замолчать, как это делала мать Яэль всякий раз, когда она говорила такое. Вместо этого ее глаза были печальными и понимающими. Наполненными собственными монстрами из дыма.