Тогда. Второй волк: мама. Зима 1945
Время между сеансами сошло на нет, сошло как шелуха с кожи Яэль. Больше не было дней отдыха. Каждое утро доктор Гайер втыкал иглы в руку Яэль. Вводя больше яда, чем могло вынести ее тело.
Она вся была незаживающей раной. Цвета новорожденного младенца, с облезлыми руками, блестевшими под электрическим светом кабинета доктора Гайера. Глаза доктора тоже сияли. Невидимые крючки поднимали уголки его губ и делали улыбку шире каждый раз, когда он осматривал ее. Он даже шутил с медсестрой, которая никогда не улыбалась в ответ, хотя у нее были туфли на подошве и валики жира под бледной кожей.
«Состав работает!»
Прогресс. Прогресс. Прогресс.
Укол и последующее введение игл причиняли не так много боли, как то, что наступало после: огонь пылающего угля, который распространялся из руки Яэль в каждую ее часть. И не было никакого облегчения – даже когда вечерний холод заползал в Барак № 7. Ее кожа, иссушенная на ощупь, чесалась, опадала хлопьями, похожими на снег.
С болью она могла справиться. Но не со взглядами, которые продырявливали Яэль душу. Один и тот же вид, который заставлял зубы доктора Гайера раздвигаться в то, что он звал улыбкой, у остальных вызывал слепой ужас. Женщины шептались о странном блеске ее глаз, белых как у призрака коже и волосах. Девочка, которая исчезала прямо у них на глазах… сменяясь… кем-то другим…
«Монстр». «Монстр». «Монстр»[8]. Они думали, Яэль не могла слышать их шепот, но это было не так. Мать Яэль быстро заставила их замолчать, прошипев: «Она – моя дочь! Не какое-то существо!» во все уголки Барака № 7. Глазами, готовыми к битве, бросая вызов всем, кто осмелиться сказать иначе.
Но даже мать Яэль смотрела на нее с настороженностью, которой прежде не было. Ее губы напряженно дергались каждый раз, когда она возвращалась на койку и находила свою дочь свернувшейся в соломе и приступе боли. Ее лоб был гладким от пота.
– Все еще лихорадит, – бормотала она, прижав хрупкие пальцы к коже Яэль, а затем поворачивалась к их соседке по койке. – Мириам, достань мне немного снега.
Он всегда быстро таял – снег, который приносила Мириам, каплями стекал вниз по ее коже ста различными способами. Оплетал ее ниже горла, ее рабочую одежду.
– Ты не замерзла, Яэль? – Старшая девочка дрожала, засунув свои пальцы в подмышки, чтобы согреться.
– Она отличается от нас, – ответила мать Яэль. Хотя волосы у Яэль были короткие, слишком короткие, чтобы погладить, ее мать все равно провела по ним рукой. – Она больна.
Но ей было холодно. Ее бил озноб, когда она сгорала изнутри. Яэль была огнем и льдом. Одновременно. Невероятная вещь.