Крупные снежинки падали на лобовое стекло и тут же разметались дворниками в разные стороны с коротким уютным скрипом старой иссохшейся резины о такое же древнее стекло: «свуп-свуп, свуп-свуп».
— Наш поворот, — сказал я, указывая на залепленный снегом синий щит указателя.
Заиграл новый трек. Эта кассета, сборник, один из тех, что она записывала и отдавала мне, когда мама и ее муж-пастор в очередной раз сжигали всю мою фонотеку.
— Harder faster, forever after… — прошептала она одними губами вместе с Брайаном и прибавила звук. Она всегда так умело имитировала эти его движения губ, такие классные и грязные одновременно. Я так хотел ее в ту минуту. Я всегда хочу ее. — Harder, faster.
Раздался щелчок поворотника: «клоск-клоск-клоск», машина двинулась вправо.
Где-то внутри слышится голос, женский. Я приподнимаюсь с пола и на полусогнутых ногах делаю несколько шагов вперед, затем прижимаюсь к оконному стеклу в том месте, где сквозь распахнутые полы штор наружу льется электрическое сияние.
Зеркала обманывают глаз, искажают пространство. Первым я вижу экран, широкий и плоский, на нем в длинном косом луче света двигается фигура женщины. Потом мой взгляд падает на ее лицо, отражение отражения, парившее в мутных стеклах. Пустые распахнутые глаза. Ее лодыжка закинута ему на плечо. Мышцы его торчащего из-под приспущенных штанов зада сокращаются при каждом движении, как часовой механизм. Сначала мне кажется, что она мертвая, но тут она поворачивается к нему и что-то говорит, ее дыхание ровное, лицо равнодушное, как у плохой порноактрисы. Стекло съедает звук, оставив мне только движения ее губ.
Снова дежавю. Я пытаюсь вспомнить, где уже видел это. Точно видел. Комната за стеклом, два человека. Ее лицо, плывущее в отражении, глаза раскрыты, но в них нет ничего, они будто нарисованы поверх век. Капли пота, мерцающие в серебряных бликах экрана. Огни, плывущие в темноте, красно-желтое марево, медленно падающие и растворяющиеся в нем снежинки. В голове раздается какой-то монотонный треск, похожий сразу на тиканье часов или песню цикады, только намного быстрее и громче.
Мне хочется уйти, но идти некуда. Единственный выход с этой террасы через дверь, к ним, или вниз, с балкона. Я возвращаюсь в свое укрытие, прислоняюсь спиной к холодной стене и закрываю глаза.
Наскрутилональду.
— Shoulders toes and knees — I’m thirty six degrees.
Сначала я увидел огни, идущие прямо на нас, и только потом понял, что мы оказались на встречке. Один поворот, другой, как в рулетке, я крутанул руль, но ничего не помогло. Удар, хлопок, запах гари. Горькое битое стекло и снег во рту. Я откашлялся. Стерео все еще играло. Кто-то кричал, потом меня дернули из машины, подхватили и бросили на снег. В этот момент адреналин, наконец, попал в кровь, вернув мне способность мыслить. Я рванул к машине, чьи устремленные в небо колеса все еще вращались с головокружительной быстротой, как колесо фортуны. Она была внутри, с неестественно склоненной набок головой, рот открыт, глаза зажмурены, будто она кричала без звука. Я хотел открыть дверцу, протянул руку к ручке, но ее больше не было, только вмятина, будто кто-то откусил от старого «Вольво» кусок, как раз там, где инженером подразумевалась дверь. Кто-то дернул меня назад. Я упал. Чей-то незнакомый голос кричал мне в ухо, вдалеке послышался вой сирен. И тут я заметил искру.