Я не знаю, сколько прошло, минута или час, но в какой-то момент дверь на балкон отворяется, и она выходит наружу. Ее босые ступни шлепают по мокрым доскам, слышится щелчок зажигалки и глубокий вдох.
Он следует за ней через пару минут, наверное, он ходил в ванну смыть следы своего недавнего присутствия в ее теле. Я слышу его шаги, потом на журнальный столик бутылка, за ней — два стакана.
— Во сколько твой самолет? — спрашивает он после второго щелчка зажигалки. Я чувствую сладко-соленый, как попкорн, вкус дыма в воздухе.
— Вечером.
— А мой — в семь утра.
— Сочувствую.
— Я надеялся немного поспать. С тобой.
— Ха.
— Ты останешься?
— Нет.
— Почему?
— Не хочу.
— Почему?
— Пошел ты, Олли.
Шорох, шаги.
— Знаешь, ты мне очень ее напоминаешь, особенно сейчас, когда устраиваешь драму на пустом месте, — говорит ей Олли, пьяно сглатывая окончания слов. — Чокнутая сучка.
— Гори в аду, — бросает она.
— Гори я? Ого, как мы заговорили! А разве это не ты таскаешься за мной, как маленькая шавка, куда бы я ни поехал? Зачем я тебе? Почему ты здесь? Я думал, у тебя теперь есть новый парень.
— Заткнись.
— Ты ничем не лучше, чем эта дура Рита. Разве что моложе лет на десять. Но и это преимущество не делает тебя чем-то особенным, потому что всегда найдется кто-то моложе, понимаешь. Моложе и с меньшими проблемами в башке.
Раздается звук пощечины, кожа о кожу, что-то падает на пол. Я вскакиваю на ноги. Олли держит ее за локти, прижав ее маленькую фигурку спиной к стеклянному ограждению и напирая на нее всем телом.
— Ты понимаешь, что ты ведешь себя неадекватно? — мягко произносит он. — Ты говоришь какие-то странные вещи. Давай завязывай, не порти вечер.
— Я знаю, что ты с ней сделал, урод. Ты ее уничтожил.
Она пытается извернуться.
— О, пожалуйста, давай обойдемся без драмы.
— Ты мне больно делаешь.
— Будто тебе это не нравится.
Она ударяет коленом его прямо между ног. Он ревет и отбрасывает ее на пол.
— Ты что творишь, дура?
— Ты уничтожил Риту, мою Риту.
— Тебе надо перестать говорить такие вещи…
Он подходит к ней и, склонившись, то ли замахнувшись, то ли протягивая ей руку, я не успеваю разобрать, да и не хочу, только хватаю его за воротник махрового халата и дергаю в сторону. Он спотыкается о столик и валится на пол. Он пьян.
— Какого черта? Серж? — Он глядит на меня с изумлением, стараясь подняться на локтях. Но я не обращаю на него внимания, я протягиваю ей руку и помогаю подняться.
Секунду спустя я чувствую его руки, схватившие меня за капюшон сзади. Обернувшись и размахнувшись, я бью его под дых, наугад, прямо по голому, поросшему влажными рыжими волосками телу, видневшемуся в распахнутых полах халата, но он оказывается быстрее, он выворачивает мне руку и толкает назад. Я ударяюсь спиной о балконные перила, где-то в моем мозгу проносится сигнал, что мне больно, но боль из телесной становится какой-то метафизической, отложенной, ненастоящей. Олли напирает на меня всем телом, яростно дыша водкой мне прямо в лицо. Я прикидываю, в нем килограммов на двадцать больше веса, а я не дрался с седьмого класса, мошпит не в счет.