Через пару часов зашёл Илья. Тёмные круги под глазами и вымученная улыбка. Наверное, с суток. На тумбочку, брякнув ложкой, опустилась тарелка с дымящейся кашей. Стало понятно, кто же приносит мне еду. Врач не сказал мне и двух слов, только осмотрел глаза и сдвинул в угол перегородку. И… О, ужас! Я понял, кто убирает утку. Действительно, семья и её тайны для этих людей святы.
Я еле дождался, пока доктор покинет палату. Лицо пылало. Конечно, в больнице лежу. Практически слепой был. Но всё равно кошки скреблись на душе. Взрослый, почти здоровый мужик. Проглотил безвкусную кашу, не поняв, что это была за крупа. И, мрачно покосившись на чистую утку, решил немного прогуляться. Инструкций больше мне никаких не давали. Можно ли выходить из палаты, нельзя ли, я больше ни за что не воспользуюсь этим унизительным способом избавления от продуктов жизнедеятельности.
В коридоре пусто. С обеих сторон раздаётся гул голосов и бряцанье посуды. Так куда же направиться? Шагнул влево. Судя по скорости, с которой Варя добыла зеркало, туалет должен быть совсем рядом. Поворот. Далее коридор расширялся, слева находился полутёмный закуток. Возможно, это лишь кладовка. Но, повернув, уловил аммиачный запах. Нет, направление верное.
Темный туалет, не разделённый на мальчиков и девочек. Просто коробка метр на метр, обклеенная битой плиткой. Посередине задорно журчит старый желтоватый унитаз, покрытый паутиной трещин. В углу измученно капает ржавый кран, умудряясь попадать в мизерную раковинку, больше похожую на приклеенную к стене ракушку. И огромное новое зеркало в сверкающей никелем обводке. Я усмехнулся: наверное, нужно разбить весь этот антиквариат, чтобы поставили человеческую сантехнику.
Убедившись, что я могу не только метить дорогущие диваны да наполнять утки, я тщательно вымыл руки и подмигнул своему слегка серому отражению:
— Ничего, завтра приеду домой, приготовлю нормальной еды. Глядишь, через недельку забудется весь этот кошмар. Может, даже зеркало в коридоре снова повешу…
И тут я ощутил резкий толчок. Словно потянули за некий невидимый канат, который намертво врезан в середину груди.
— А-а-а! — услышал я собственный ошалелый голос.
И скользнул во влажное дыхание темноты. Здесь было почти привычно. Вязкая масса пустоты, какие-то далёкие пятна света, словно дрожащие отголоски чужих жизней, медленное и непостоянное течение времени и отсутствие меня.
Некое пятнышко росло, расползалось по тьме бензиновыми разводами. То нечто, чем я был, затрепетало, страх сковал все мысли. Это опять оно, треклятое вогнутое зеркало. И снова незнакомец с мрачным взглядом тёмных глаз.