Тирада эта, пожалуй, была наихудшим способом убедить Хосе Ортегу. Зарычав, он встал, готовый сокрушить Эрнеста ударом своего пудового кулака. Бицепсы его угрожающе вздулись, но тщетно — бледная, тонкая рука толчком усадила Ортегу обратно, словно он был ребёнком.
— Ты забываешь, с кем говоришь, Хосе. — Выражение, напоминающее звериный оскал, на миг исказило правильные черты лица. Впрочем, уже секунду спустя перед ними стоял тот же Эрнест — как всегда, чуть печальный, чуть насмешливый и — новая эмоция на его лице — сердитый.
— Извини, Хосе, я не должен был этого говорить — торопливо попросил он прощения. — И вы, сеньора Алиса…
Дребезжащий фальцет Алисы Тарсилы прервал эту речь.
— Завтра же вы съедете, Эрнест. Ваше пребывание здесь становится обременительным. Кстати, зря вы ищете правду в бульварной прессе, где всегда раздувают до немыслимых размеров любые происшествия, а не пытаетесь излечиться. Моя тётя…
— Я не застал её…
— Не имеет значения! — глаза Алисы Тарсилы гневно сверкнули.
— Друг, — примирительно добавил Хосе, — ты зря не сходил к сеньоре Пауле, может, она действительно помогла бы тебе с этим своим вуду…
— Кандомбле! — Алиса Тарсила встала. — Вечером я приготовлю сарапатель>7: мы проведём прощальный ужин, а утром — утром вы покинете стены этого дома, Эрнест.
Венгр пожал плечами и перекинул через руку лёгкий пиджак.
— Я буду к восьми. Это удобное время?
Алиса Тарсила промолчала в ответ; Хосе лишь отвёл взгляд. Эрнест покинул помещение, насвистывая на ходу какой-то мотивчик.
Прощальный ужин превратился в настоящее торжество. Алиса Тарсила, как и обещала, приготовила сарапатель; стол украшала также бутылка кашасы, а в холодильнике имелось излюбленное венгром бутылочное пиво. Хозяйка надела нарядное платье и украшения из золота; блистая полудрагоценными камнями в серьгах и кольцах, она выглядела почти как благородная дама из какого-нибудь светского салона времён Belle Époque. Даже её кожа цвета кофе с молоком, несмотря на некоторую экзотичность, не портила впечатления.
Хосе Ортега, ежеминутно озиравшийся по сторонам, словно он что-то потерял, сидел напротив. На нём был летний костюм-двойка; впрочем, белоснежный пиджак, в отличие от Эрнеста, он почти тотчас же снял, чтобы не закапать соусом.
Присутствовали и приглашённые гости: сеньора Паула, женщина возрастом около шестидесяти лет. Лицо её с тёмной, морщинистой кожей, напоминавшей печёное яблоко, было скрыто вуалью, свисавшей с пропахшей нафталином шляпки. Мигель сидел рядом; салфетка, заткнутая за ворот рубашки гиацинтового света, придавала ему курьёзный, хоть и чопорный вид.