Она снисходит к его желанию: хороший мальчик, получи свой леденец, думает он. Димитрий обнимает ее послушное тело, он входит в нее, он чудовищно, непоправимо одинок. Никогда, никогда она не отвечает ему. «Разве не ЭТО тебе в ней и нравится?» – спрашивает маленький алчный зверек из своего тайного ящичка. Такая смиренная, послушная, нежная. Нежна без упоенья. Оставь меня, оставь в покое! Он задвигает ящичек подальше. Однажды вечером я посадил Красоту себе на колени и нашел ее горькой.
В саду цветут розы. Много роз. Белые, красные. Розовые. На длинных стеблях и на коротких, вьющиеся и прямые, огромные махровые и нежные мелкие розочки. Лиза ухаживает за ними, поливает, разговаривает – то хвалит, а то и поругает: «Что-то ты, милочка, никак не расцветаешь?» Ей нравится их трогать, целовать нежные прохладные лепестки… Тугие бутоны, как полураскрытые губы. Капельки росы.
Звенит ловушка для ветра, тоненько, нежно – стеклянные трубочки и бабочки, летящие по спирали. У нее везде развешаны какие-нибудь такие штучки, качаются, звенят, сверкают радужными бликами. Ловят ветер. Она любит такие игрушки – калейдоскопы, шарманки, музыкальные шкатулки, крышечка открывается, балеринка вертится, клавесинчик играет – ах, мой милый Августин, все пройдет, все! Она сама как эта балеринка – куколка на колесиках, разъезжает по дому, вжик, вжик, и на кухню, осторожно, порожек, бумс, нет, удержала, не разбила.
Лиза читает сразу несколько книг – одна в спальне под подушкой, другая – на кухне, еще одна – в саду, на качалке. У Димитрия огромная библиотека, осталась от деда, он и сам не знает, что там скрывается, на этих бесконечных полках. Лиза берет первую попавшуюся, открывает, где придется, и читает. Читает до конца, потом сначала. То одну, то другую. Любовные романы и исторические исследования, детективы и философские сочинения, классиков и современных – вышедшую из моды литературу, церковную латынь, безграмотные эротические книжонки, романы времен наших бабушек, волшебные сказки, тонкие детские книжки, старинные оперы, вздорные куплеты, наивные ритмы…
И, конечно, всех этих русских – Достоевского, Толстого, Чехова, Тургенева. Набокова. Иногда Димитрий открывает оставленную книгу там, где закладка – Лиза аккуратная, никогда не загибает страницы. Что она там читает: «…и до чего же жизнь каждого существа похожа на круг в том отношении, что может касаться другой только в одной точке! Нет, я сомневаюсь, касается ли она другой жизни даже в одной точке, – ведь между атомами и то есть пространство, и притом всякое я эгоистично…»