Рука и глаза. Её глаза пронзали тьму и костяными иглами впились в него.
— Эрлинг Плосконосый, — прошелестел скрипучий хриплый голос, так что при звуке собственного имени у него на руках волосы встали дыбом. — Что-то ты припозднился.
Щёки Эрлинга словно окаменели, как будто он попал в снежный буран, но он сумел вытащить слова откуда-то из глубины глотки и выплюнул их.
— Я пришел поговорить со своим господином Арнфинном, — произнес он и услышал, как неестественно глухо звучит его голос.
— Вот как, — и что же сын ярла Торфинна хотел тебе сказать?
В её шипении сквозил сарказм, и у Эрлинга не нашлось достойного ответа. Четверо сыновей Торфинна, который сейчас управлял Оркнейскими островами, ходили на поводу у этой старухи — Гуннхильд, Матери конунгов. И отец, и братья были словно трэлли, но Арнфинн особенно, эта ведьма околдовала его, он сидел, опустив глаза в очаг, и лишь махнул рукой Эрлингу, не сказав ни слова, стараясь в то же время не смотреть на свою жену — Рагнхильд, дочь Гуннхильд.
Молчание Эрлинга и было ответом на вопрос, который задала Гуннхильд. Как только её лицо появилось в размытом свете лампы, он даже не смог перекреститься, замерев столбом. Чего бы ни захотела эта могущественная женщина, она получала все; не в первый раз Эрлингу стало жаль ярлов Оркнейских островов — тёща камнем висела на их шеях.
Он испугался не потому что лицо старухи было уродливым и морщинистым, наоборот. Её кожа казалась мягкой и гладкой, лишь мелкие морщинки разбегались из уголков рта, и губы выглядели слегка высохшими. Одна-две морщины на лице, которые скорее подчёркивали ее былую красоту. Гуннхильд еле сдерживала улыбку, глядя на него, ведь улыбка может развеять морок, как брошенный камень разбивает тонкий лёд. Она умело пользовалась лицом как оружием, и этого болвана тоже удалось сбить с толку.
— У меня был сын, его тоже звали Эрлинг, — произнесла она, и Эрлинг напрягся. Он знал, что Хакон-ярл убил ее сына. На мгновение Эрлинг запаниковал, подумав, что она хочет воскресить своего сына и ей понадобилось украсть его собственное имя.
— У меня есть поручение для тебя, Плосконосый, — произнесла она чуть слышно. — Для тебя и моего последнего никчемного сына Гудрёда, и того мальчишки, поклоняющегося Тюру, как там его зовут?
— Од, — удалось выдавить Эрлингу, и Гуннхильд, словно сжалившись над ним, отступила в тень.
— Слушай, — произнесла она скрипучим голосом в зловонной тьме, и поведала о чудесной вещи. Её откровения заставили Эрлинга затрястись. Дивясь, откуда она все это знала, он испытывал ужас перед магией сейдра